Неизлечимая болезнь - СССР
№ 496: олег307, ответь на простой вопрос - Реми Мейснер должен жить за 100 км от городов-миллионников? И, соответственно, если у него была квартирка в таком городе, то она уходит с молотка, а сам Реми покупает себе жилье где-то в области. Я считаю это было бы справедливо. По-советски, по совести и закону.
PavelSavushkin писал(а) ↑ 10 авг 2021 18:08: Ни тем, ни другим не нужно, чтобы программер питонист, админ девопс, баба Надя уборщица рулила распределением благ внутри коллектива.
Что ты вообще несёшь? Какой админ? Какая баба Надя? Что за насильная эксплуатация?PavelSavushkin писал(а) ↑ 10 авг 2021 18:08: Где тут та самая насильная эксплуатация?
Ты вообще не понимаешь, что ли, что такое капиталистическая эксплуатация?
Это присвоение результатов чужого труда владельцами предприятия. Всё.
Ни о каком "насилии" и надсмотрщиках с кнутами речи не идёт, ни о каком "участии уборщиц в распределении благ" в случае отмены эксплуатации - тоже речи не идёт.
В смысле? У него судимости за похищение человека, вымогательство, причинение средней тяжести вреда здоровью, сбыт наркотиков, сбыт оружия. И такие не подлежат выселению? Если так, то совок ваш недостаточно жёстким был. В ссылки отправляли академиков, лишали гражданства писателей и режиссеров, а бандитов оставляли жить в мегаполисах. Мир праху вашему совковому.олег307 писал(а) ↑ 11 авг 2021 11:07: Нет не по закону, даже не по советскому. У него статья и тяжесть совсем иная и он не подлежал отселению ни по какому поводу.
Миф о "маленькой стране" - как одна из особенностей постсоветского мышления
Забавно сейчас вспоминать о том, как же лет тридцать-двадцать назад мы желали жить в «маленькой чистой стране». С тротуарами, намытыми шампунем, с «пряничными домиками», построенными в поза-позапрошлом веке по технологии «фахтверк», со столиками кафе прямо на тротуаре, за которыми мирные бюргеры чинно попивают свой кофе. (Или пиво – что кому нравится.) В общем, то, что ассоциировалось у нас с «Европой», бывшей для обитателей позднего СССР аналогом посмертного Рая. В том смысле, что США, это, конечно, «Град Сияющий На Холме» – но позднесоветским не хотелось слишком много света, пускай даже и правильного, демократически-либерального. Им хотелось покоя – и именно его должна была дать эта самая «посмертная Европа».
И разумеется, этой игрушечной чистоте противопоставлялась Россия. Тогда, разумеется, говорили о СССР – но в данном случае подразумевалась именно что «историческая» Россия, с ее огромными пространствами, перманентной неустроенностью и, главное, постоянным стремлением к чему-то за пределами житейского благополучия. По крайней мере, так считалось на излете советской эпохи, когда реалии последней переносились на всю остальную российскую историю. Ну да: вместо того, чтобы мыть мылом тротуары, россияне, зачем-то, занимались «устроением судеб всего мира». Начиная с борьбы за освобождение славян – разного рода русско-турецкие войны тогда трактовались именно в этом плане – и заканчивая построением мирового коммунизма.
Разумеется, это были именно что мифологические представления. О том, чем реально жила дореволюционная Российская Империя, и чем была вызвана ее политика – разумеется, тогда не особо задумывались. Впрочем, к СССР это так же относится – только в еще большей степени. Поскольку человек условного 1990 года жил исключительно в рамках «мифологического» восприятия действительности – и, прежде всего, исторической. С чем это было связано и как мы пришли к подобному положению – будет сказано отдельно. Тут же единственно, что хочется указать – так это то, что подобное состояние было неизбежным в условиях «безопасного общества». (Т.е., общества, в котором ликвидированы все возможности резкого ухудшения жизни человека или ее потери.) И поэтому стало возможным демонстрировать самые нелепые «изверты сознания» - поскольку они были не способны навредить человеку. (Разве что в условиях полного «отлета кукушки» можно было в «дурку» попасть – но до этого доходило редко.)
Поэтому в данном случае обратить внимание стоит на другое – на то, что позднесоветский человек конца 1980 годов был твердо уверен в том, что именно «маленькая развитая страна» дает оптимальные условия для жизни. А вот большое мощное государство только «высасывает из граждан все соки». (Правда, для США делалось исключение – но только для них. И да: постоянно указывалось, что это именно что «Соединенные Штаты», т.е., конфедерация отдельных государств.) А так – у подзднесоветских всегда были готовы примеры из жизни каких-нибудь Швейцарии-Швеции-Финляндии-Монако, где всегда чисто, тепло, красиво и сыто вне того, в каком месте эта страна находится. И наоборот – огромные «монстры», типа СССР или Китая выглядели «историческим извращением», пригодным только для причинения страданий своим гражданам.
Поэтому – как это не странно – идея «разделения России на множество мелких «россиек» оказалась крайне популярной на стыке десятилетий. Разумеется, прямо подобные идеи обычно не высказывали: даже тогда это звучало слишком радикально. (Кроме того, тогда были еще довольно активны люди из предыдущих – непозднесоветских – поколений, которые данные мысли воспринимали враждебно.) Но в целом распад СССР был воспринят позднесоветскими довольно спокойно: они увидели в этом именно что реализацию своих мечт о превращении единой державы в конгломерат «маленьких стран». Разумеется, с твердой уверенностью в том, что «маленькие не могут быть агрессивными» - в том числе и во внутренней политике. («Разве Швейцария кого-то угнетает?»)
Облом в данном случае случился колоссальный. В том смысле, что все вышесказанное оказалось не просто мифом – но полной противоположностью реальному положению вещей. Поскольку множество «постсоветских республик», освободившихся от «гнета имперскости», начали вовсе не с пресловутого мытья тротуаров шампунем – а с выяснения того, кто сильнее. И на «внутреннем фронте»: практически все подобные образования – начиная с Эстонии и заканчивая Таджикистаном – приступили к лишению прав лиц «неправильной национальности» и «неправильного вероисповедания». (Причем, часто этот процесс перетекал в банальную резню.) И на «внешнем»: неожиданно открылось множество межгосударственных конфликтов – вроде армяно-азербайджанского или грузино-абхазского – в которых «малыши» с остервенением грызлись с такими же «малышами».
Но даже это не смогло полностью разрушить позднесоветские представления. Поэтому для сохранения мифа пошли в дело известные подпорки о том, что «место тут гиблое», в смысле – что постсоветские люди настолько «травмированы совком», что не могут научиться жить правильно. Но, рано или поздно, все придет к «нормальному состоянию» - и они заживут, как в Европе. (Правда, были еще более радикальные идеи о том, что «бывшие советские» навсегда потеряны для цивилизации, и что «хорошей жизни тут не будет».) Поэтому даже в 1990-2000 годы идея «маленькой чистенькой страны» оказывалась мэйнстримом постсоветского мышления. И пресловутое «величие России» - самого большого из «огрызков СССР» - даже тогда для многих выглядело главной проблемой.
Забавно кстати – но в 2000 к этому самому «территориальному богатству, как источнику зла» прибавилось еще и «сырьевое». В том смысле, что тогда появилась идея «сырьевого проклятия», состоящая в том, что наличие на российской территории нефти и газа – которые, как не странно бы это выглядело – начали к этому времени давать неплохую прибыль, признавались причиной российской «отсталости» и прочих проблем. Дескать, именно наличие у нас всего этого позволяет «российской элите» получать прибыли без вложений – а вот если бы минеральное сырье отсутствовало, то ей бы пришлось развивать передовые отрасли. При этом, разумеется, полностью игнорировалось то, что в тех «вывших республиках», которые нефти и газа оказались лишены, никакого «хайтека» почему-то не зародилось.
Но этот момент – миф о «сырьевом проклятии» - так же стоит разбирать отдельно. Тут же можно про него сказать только то, что данная «идея» в действительности является не самостоятельным мифом, а «подмифом» уже указанной позднесоветской мифологической системы о «благости малых стран и неблагости больших». Недаром в те же 2000 годы это самое «сырьевое проклятие» артикулировалось теми же самыми людьми, которые заявляли, что «хватит кормить Кавказ» - мечтая отделить эту самую территорию навсегда.
В любом случае можно сказать, что даже после пары десятилетий после гибели СССР идея об «губительном влиянии размеров страны» на ее благополучие была крайне популярна. Не говоря уж о «связанном» с ней представлением о том, что государству стоит обращать, прежде всего, внимание на «внутренние проблемы», снизив свою «агрессивность» до минимума. Под «агрессивностью», понятное дело, тут подразумевалось развитие армии – которая с точки зрения человека «образца 1990 года» была чистым анахронизмом. Ну, в самом деле, зачем воевать в условиях, когда все конфликты можно решать путем переговоров в разнообразных международных организациях? (Вроде ООН, ОБСЕ и т.п.) Впрочем, в самой глубине подобной концепции было «закопана» еще более радикальная идея. Состоящая в том, что стоит фактически сдаться тому, что принято именовать «цивилизованным миром», вступив под сень его благодетельной защиты.
Проще говоря, позволить оккупировать себя войсками НАТО, кои на конец 1980 годов выглядели носителями идей мира, демократии и толерантности. (Кстати, слово это отнюдь не из последних времен – толерантность начали «форсить» как раз в конце предпоследнего десятилетия XX века.) И разумеется – с точки зрения обитателя условного 1990 года - «натовцы» не могут нанести ущерб постсоветскому государству «по определению». Потому, что развитая страна и так живет хорошо для того, чтобы желать чего-то у кого-то отнять. (И да: все, что говорилось об «империализме» - это не имеющие основания советские байки. Даже тогда, когда сказаны они были задолго до 1917 года.) Поэтому нет ничего более желательного, нежели если бы умная нация покорила бы весьма глупую и присоединила к себе. (Под «глупой», понятное дело, подразумевались «совки», а под «умной» - США и Европа.)
Такая была картина, сформировавшаяся в позднесоветские времена, и сохранявшаяся – с определенной модификацией и «подпорками» - вплоть до прошлого десятилетия. (А у многих – до самых последних времен.) Картина, казавшаяся крайне логичной и основанной на «реальном опыте» - несмотря на свою мифологическую природу. Впрочем, мифы – включая самые странные и архаичные – всегда формируются «на основании реальных событий». (На самом деле никакого иного источника для любых интеллектуальных конструктов в нашей Вселенной просто нет.) Вопрос в том, как интерпретируется эта реальность.
А вот с интерпретацией у людей времен «позднего СССР» наличествовали катастрофические проблемы. Поскольку они – парадоксальным образом – умудрялись не замечать тот самый фактор, который, собственно, и порождал концепцию «маленькой страны» с мытыми шампунем тротуарами и отсутствием военной силы. (А в самом лучшем случае – живущей под иностранной оккупацией.) Той самой блаженной обители покоя, в котором до сведения скул хотелось жить позднесоветской интеллигенции – и которой на самом деле никогда не было.
Но об этом будет сказано уже в следующем посте.
https://anlazz.livejournal.com/637548.html
Забавно сейчас вспоминать о том, как же лет тридцать-двадцать назад мы желали жить в «маленькой чистой стране». С тротуарами, намытыми шампунем, с «пряничными домиками», построенными в поза-позапрошлом веке по технологии «фахтверк», со столиками кафе прямо на тротуаре, за которыми мирные бюргеры чинно попивают свой кофе. (Или пиво – что кому нравится.) В общем, то, что ассоциировалось у нас с «Европой», бывшей для обитателей позднего СССР аналогом посмертного Рая. В том смысле, что США, это, конечно, «Град Сияющий На Холме» – но позднесоветским не хотелось слишком много света, пускай даже и правильного, демократически-либерального. Им хотелось покоя – и именно его должна была дать эта самая «посмертная Европа».
И разумеется, этой игрушечной чистоте противопоставлялась Россия. Тогда, разумеется, говорили о СССР – но в данном случае подразумевалась именно что «историческая» Россия, с ее огромными пространствами, перманентной неустроенностью и, главное, постоянным стремлением к чему-то за пределами житейского благополучия. По крайней мере, так считалось на излете советской эпохи, когда реалии последней переносились на всю остальную российскую историю. Ну да: вместо того, чтобы мыть мылом тротуары, россияне, зачем-то, занимались «устроением судеб всего мира». Начиная с борьбы за освобождение славян – разного рода русско-турецкие войны тогда трактовались именно в этом плане – и заканчивая построением мирового коммунизма.
Разумеется, это были именно что мифологические представления. О том, чем реально жила дореволюционная Российская Империя, и чем была вызвана ее политика – разумеется, тогда не особо задумывались. Впрочем, к СССР это так же относится – только в еще большей степени. Поскольку человек условного 1990 года жил исключительно в рамках «мифологического» восприятия действительности – и, прежде всего, исторической. С чем это было связано и как мы пришли к подобному положению – будет сказано отдельно. Тут же единственно, что хочется указать – так это то, что подобное состояние было неизбежным в условиях «безопасного общества». (Т.е., общества, в котором ликвидированы все возможности резкого ухудшения жизни человека или ее потери.) И поэтому стало возможным демонстрировать самые нелепые «изверты сознания» - поскольку они были не способны навредить человеку. (Разве что в условиях полного «отлета кукушки» можно было в «дурку» попасть – но до этого доходило редко.)
Поэтому в данном случае обратить внимание стоит на другое – на то, что позднесоветский человек конца 1980 годов был твердо уверен в том, что именно «маленькая развитая страна» дает оптимальные условия для жизни. А вот большое мощное государство только «высасывает из граждан все соки». (Правда, для США делалось исключение – но только для них. И да: постоянно указывалось, что это именно что «Соединенные Штаты», т.е., конфедерация отдельных государств.) А так – у подзднесоветских всегда были готовы примеры из жизни каких-нибудь Швейцарии-Швеции-Финляндии-Монако, где всегда чисто, тепло, красиво и сыто вне того, в каком месте эта страна находится. И наоборот – огромные «монстры», типа СССР или Китая выглядели «историческим извращением», пригодным только для причинения страданий своим гражданам.
Поэтому – как это не странно – идея «разделения России на множество мелких «россиек» оказалась крайне популярной на стыке десятилетий. Разумеется, прямо подобные идеи обычно не высказывали: даже тогда это звучало слишком радикально. (Кроме того, тогда были еще довольно активны люди из предыдущих – непозднесоветских – поколений, которые данные мысли воспринимали враждебно.) Но в целом распад СССР был воспринят позднесоветскими довольно спокойно: они увидели в этом именно что реализацию своих мечт о превращении единой державы в конгломерат «маленьких стран». Разумеется, с твердой уверенностью в том, что «маленькие не могут быть агрессивными» - в том числе и во внутренней политике. («Разве Швейцария кого-то угнетает?»)
Облом в данном случае случился колоссальный. В том смысле, что все вышесказанное оказалось не просто мифом – но полной противоположностью реальному положению вещей. Поскольку множество «постсоветских республик», освободившихся от «гнета имперскости», начали вовсе не с пресловутого мытья тротуаров шампунем – а с выяснения того, кто сильнее. И на «внутреннем фронте»: практически все подобные образования – начиная с Эстонии и заканчивая Таджикистаном – приступили к лишению прав лиц «неправильной национальности» и «неправильного вероисповедания». (Причем, часто этот процесс перетекал в банальную резню.) И на «внешнем»: неожиданно открылось множество межгосударственных конфликтов – вроде армяно-азербайджанского или грузино-абхазского – в которых «малыши» с остервенением грызлись с такими же «малышами».
Но даже это не смогло полностью разрушить позднесоветские представления. Поэтому для сохранения мифа пошли в дело известные подпорки о том, что «место тут гиблое», в смысле – что постсоветские люди настолько «травмированы совком», что не могут научиться жить правильно. Но, рано или поздно, все придет к «нормальному состоянию» - и они заживут, как в Европе. (Правда, были еще более радикальные идеи о том, что «бывшие советские» навсегда потеряны для цивилизации, и что «хорошей жизни тут не будет».) Поэтому даже в 1990-2000 годы идея «маленькой чистенькой страны» оказывалась мэйнстримом постсоветского мышления. И пресловутое «величие России» - самого большого из «огрызков СССР» - даже тогда для многих выглядело главной проблемой.
Забавно кстати – но в 2000 к этому самому «территориальному богатству, как источнику зла» прибавилось еще и «сырьевое». В том смысле, что тогда появилась идея «сырьевого проклятия», состоящая в том, что наличие на российской территории нефти и газа – которые, как не странно бы это выглядело – начали к этому времени давать неплохую прибыль, признавались причиной российской «отсталости» и прочих проблем. Дескать, именно наличие у нас всего этого позволяет «российской элите» получать прибыли без вложений – а вот если бы минеральное сырье отсутствовало, то ей бы пришлось развивать передовые отрасли. При этом, разумеется, полностью игнорировалось то, что в тех «вывших республиках», которые нефти и газа оказались лишены, никакого «хайтека» почему-то не зародилось.
Но этот момент – миф о «сырьевом проклятии» - так же стоит разбирать отдельно. Тут же можно про него сказать только то, что данная «идея» в действительности является не самостоятельным мифом, а «подмифом» уже указанной позднесоветской мифологической системы о «благости малых стран и неблагости больших». Недаром в те же 2000 годы это самое «сырьевое проклятие» артикулировалось теми же самыми людьми, которые заявляли, что «хватит кормить Кавказ» - мечтая отделить эту самую территорию навсегда.
В любом случае можно сказать, что даже после пары десятилетий после гибели СССР идея об «губительном влиянии размеров страны» на ее благополучие была крайне популярна. Не говоря уж о «связанном» с ней представлением о том, что государству стоит обращать, прежде всего, внимание на «внутренние проблемы», снизив свою «агрессивность» до минимума. Под «агрессивностью», понятное дело, тут подразумевалось развитие армии – которая с точки зрения человека «образца 1990 года» была чистым анахронизмом. Ну, в самом деле, зачем воевать в условиях, когда все конфликты можно решать путем переговоров в разнообразных международных организациях? (Вроде ООН, ОБСЕ и т.п.) Впрочем, в самой глубине подобной концепции было «закопана» еще более радикальная идея. Состоящая в том, что стоит фактически сдаться тому, что принято именовать «цивилизованным миром», вступив под сень его благодетельной защиты.
Проще говоря, позволить оккупировать себя войсками НАТО, кои на конец 1980 годов выглядели носителями идей мира, демократии и толерантности. (Кстати, слово это отнюдь не из последних времен – толерантность начали «форсить» как раз в конце предпоследнего десятилетия XX века.) И разумеется – с точки зрения обитателя условного 1990 года - «натовцы» не могут нанести ущерб постсоветскому государству «по определению». Потому, что развитая страна и так живет хорошо для того, чтобы желать чего-то у кого-то отнять. (И да: все, что говорилось об «империализме» - это не имеющие основания советские байки. Даже тогда, когда сказаны они были задолго до 1917 года.) Поэтому нет ничего более желательного, нежели если бы умная нация покорила бы весьма глупую и присоединила к себе. (Под «глупой», понятное дело, подразумевались «совки», а под «умной» - США и Европа.)
Такая была картина, сформировавшаяся в позднесоветские времена, и сохранявшаяся – с определенной модификацией и «подпорками» - вплоть до прошлого десятилетия. (А у многих – до самых последних времен.) Картина, казавшаяся крайне логичной и основанной на «реальном опыте» - несмотря на свою мифологическую природу. Впрочем, мифы – включая самые странные и архаичные – всегда формируются «на основании реальных событий». (На самом деле никакого иного источника для любых интеллектуальных конструктов в нашей Вселенной просто нет.) Вопрос в том, как интерпретируется эта реальность.
А вот с интерпретацией у людей времен «позднего СССР» наличествовали катастрофические проблемы. Поскольку они – парадоксальным образом – умудрялись не замечать тот самый фактор, который, собственно, и порождал концепцию «маленькой страны» с мытыми шампунем тротуарами и отсутствием военной силы. (А в самом лучшем случае – живущей под иностранной оккупацией.) Той самой блаженной обители покоя, в котором до сведения скул хотелось жить позднесоветской интеллигенции – и которой на самом деле никогда не было.
Но об этом будет сказано уже в следующем посте.
https://anlazz.livejournal.com/637548.html
О происхождении мифа о "маленькой стране"
На самом деле природа появления мифа о «маленькой стране» достаточно очевидна: он был следствием происходившей после Второй Мировой войны «советизации мира». То есть – того особого состояния, которое порождалось уверенностью «хозяев» различных стран мира в том, что любой серьезный кризис будет использован СССР для установления мирового социализма. Что, в свою очередь, приводило к аномальному стремлению этих самых кризисов тщательно избегать. (О том, почему оно аномально, будет сказано отдельно.) Причем, и во внутренней политике – стараясь удовлетворять хоть по минимуму требования «низших слоев» населения, не доводя их до бунта. (Поскольку каждый бунт в подобных условиях грозил перерасти в революцию.) И в политике внешней – не допуская слишком «жесткого» течения межгосударственной конкуренции. (Поскольку последняя могла перейти в войну, ну а война – в свою очередь – так же могла привести к возникновению революционной ситуации.)
Кстати, эти опасения были не беспочвенны: как известно, именно Вторая Мировая война стала причиной образования т.н. «социалистического лагеря». То есть, совокупности государств т.н. «народной демократии», которая на Западе трактовалась, как социализм. (Что не совсем верно, но в данном случае это не важно.) И которая включала в себя не только пресловутую Восточную Европу, но и такую огромную страну, как Китай. (КНР до начала 1960 годов считался входящим в «советскую зону влияния», да и после – вплоть до визита Никсона 1972 года – рассматривался именно в этом плане.) А так же огромное количество бывших колониальных владений, вероятность перехода которых на «красную сторону» была велика. (См. пример Кубы или Северного Вьетнама.)
Таким образом, вплоть до конца 1970 годов «властители мира» вынуждены были жить с ощущение висящей над ними опасности потерять все свое могущество – как это случилось вначале с российскими аристократами и капиталистами, а затем с аристократами и капиталистами из «новых социалистических стран». Надо ли говорить о том, что в подобном положении им пришлось очень серьезно изменить свои стратегии поведения, и – скрепя сердце – начать вкладывать полученную прибыль не в свое «могущество», а в некоторое «общее благо». В том числе и в городское благоустройство, которое в той же Европе еще в 1930 годах было очень далеким от идеала. А точнее – практически отсутствовало.
Да, именно так: если не брать столиц, то еще 100-90 лет назад большая часть европейских городов банально не имела канализации. Да и в столицах было множество мест, где все коммунальное хозяйство ограничивались пресловутыми выгребными ямами и доставкой воды водовозами. (Скажем, у Хемингуэя в «Празднике, который всегда с тобой» описано, как он жил в конце 1920 годов в подобном доме в Париже!) Более того – в той же Германии было нормой, когда по улицам небольших городков – тех самых, что лет через 50 начали вызывать неконтролируемое слюнотечение у позднесоветской интеллигенции – ходили свиньи и гуси. (Разумеется, тут не стоит говорить о том, что подобное было возможно только при отсутствии мощения: чего делать свиньям на асфальте?) Что же касается фахверка, то этот, столь любимый для наших «урбанистов», тип строительства издавна представлял собой конструкцию буквальным образом из «говна и палок»: досчатый каркас, заполненный всяким мусоров и обмазанный глиной. (С добавлением помета – чтобы крепче держалось!)
Надо ли говорить, что этот самых фахверк уже лет через 20-30 после постройки представлял собой жалкое зрелище. Впрочем, даже кирпичные и каменные дома в «традиционной Европе» выглядели не ахти: обвалившаяся штукатурка, гнилые рамы и двери, текущие крыши были нормой еще до Второй Мировой войны. Конечно, были и места, где благоустройство было блестящим: дворцы и дорогие доходные дома, отели и конторы богатых фирм, понятное дело, поддерживались в идеальном состоянии. Но их было мало, а в остальных случаях домовладельцы особенно на заморачивались: квартиры стоили дорого, и желающих снимать даже гнилой угол было достаточным.
Это прекрасно видно по фотографиям того времени: практически вся Европа 1920-1950 годов обшарпана, полна грязи, луж и разваливающихся строений. В США, конечно, было получше – страна была побогаче и «поновее». (И зарплаты побольше – в, кстати, основном из-за огромного природного богатства, позволяющего получать огромные прибыли.) Но и тут, как не странно, разрухи, гнили, ям на дорогах и т.д. было предостаточно. Одни американские щитовые дома – которые уже лет через 30 просто разваливались – чего стоят.
Однако после того, как «Советская тень» накрыла мир, ситуация начала резко меняться. В том смысле, что, во-первых, деньги – которые раньше уходили «господам» на их борьбу друг с другом -«пошли» простым гражданам. Кои перестали довольствоваться текущими потолками и покрытыми плесенью стенам и начали искать жилье дороже и качественнее. (А некоторые даже начали приобретать свое – что еще в 1930 годах было редкостью.) А, во-вторых, в связи с тем, что «стягивание» капиталов к ультрабогатым прекратилось, стало хватать и на коммунальное хозяйство. Иначе говоря, если в прошлом строили один дворец в окружении жалких хижин, то теперь речь шла о богатом особняке среди особняков «средних». И да: «властители», которые ранее проводили время в собственных палатах-поместьях, передвигаясь между ними на роскошных авто, вынуждены были теперь «изображать демократию» и ходить по улицам. С соответствующими результатами.
Собственно, именно это и породило образ «того самого» «пряничного европейского города». С хорошо отделанными домиками – даже если изначально это был убогий фахверк – с чистыми улицами, многочисленными кафе, в которых люди чинно пьют кофе (а не надираются в ноль дешевым пойлом – как раньше), ну и т.д., и т.п. То есть, та самая пресловутая «европейская жизнь» на самом деле была … советским порождением. И фактически, это наш «русский Ваня», вкалывающий на заводе – особенно оборонном –заставлял европейцев демонстрировать исключительно свои положительные стороны. Поскольку если бы они начали – как раньше – демонстрировать свою истинную сущность, то…
То – как думали западные хозяева – их местные «Вани» с легкостью решили бы, что они (эти хозяева) им не нужны. А с учетом «выковываемых русским Ваней» изделий этот вопрос можно было бы легко перевести в «практическое русло». И да, забыл тут самое главное: именно страх перед «красной угрозой» заставил европейские государства позабыть свою давнюю забаву в виде войны. И перестать грозить соседям аннексиями и контрибуциями – даже если эти соседи не имеют грозной армии. Напротив, им пришлось «сплотиться вместе», переложив бремя «национальной обороны» на наиболее «сильных». Причем, «слабые» от этого ничего не потеряли. Более того – не потеряли даже те, кто находился под реальной иностранной оккупацией. В том смысле, что оккупанты вовсе не старались уничтожить местную промышленность – как это было ранее – и даже оставляли оккупируемым собственный (!) финансовый капитал.
Наверное, тут не надо говорить, что это выглядело нонсенсом даже для 1920-1930 годов. (Которые, сами по себе, были реально «сдвинуты 1917 годом в сторону «социализации».) Когда по условиях «Версалько-Вашингтонгской системы» ту же Германию должны были вогнать в деиндустриализацию. (В реальности это не удалось из-за конфликта между самими «версальце-вашингтонцами», но определенную контрибуцию немцы, все же, выплатили – и вообще, понесли серьезные экономические потери.) Напротив, лейтмотивом «мира после Второй Мировой войны» стала идея всеобщего экономического развития – в результате которого ФРГ или Япония не только сохранили высокотехнологичные производства, но и получили доступ на мировой рынок. Просто потому, что иначе там могли бы произойти социалистические революции. (По крайней мере, так виделось западной элите.)
То есть, если подвести итог вышесказанного, то возникнет абсурдная картина. А именно: СССР сам создал тот самый «образ западного мира», который стал одним из важнейших механизмов в его разрушении. В том смысле, что он, буквально, заставил западную элиту вести себя «по человечески» - то есть, социалистически. (В то время, как ее реальная сущность всегда была звериной, хищнической.) Заставил заниматься жизнью людей, а не исключительно борьбой друг с другом – как это было во всей остальной истории классового мира. Но абсурд этого на самом деле ложен: это, ИМХО, нормальное положение для нашего диалектического мира. В котором именно момент максимального могущества всегда несет в себе и максимальную же опасность. А наиболее верные и успешные стратегии всегда означают возможность катастрофического поражения. И значит, решив одну задачу и одержав одну победу всегда – точнее, ВСЕГДА (специально выделю) – надо готовиться к новой борьбе.
Но, к величайшему сожалению, и советское руководство послевоенного времени, и сам советский народ эту самую истину проигнорировали. Решив «несколько расслабиться» - с хорошо известным результатом. (Причем, это касается не только внешней, но и внутренней политики СССР.) Но об этом, понятное дело, надо говорить отдельно. Равно как отдельно надо говорить о том, что как только Советский Союз рухнул, указанное положение сразу же начало меняться…
https://anlazz.livejournal.com/637862.html
На самом деле природа появления мифа о «маленькой стране» достаточно очевидна: он был следствием происходившей после Второй Мировой войны «советизации мира». То есть – того особого состояния, которое порождалось уверенностью «хозяев» различных стран мира в том, что любой серьезный кризис будет использован СССР для установления мирового социализма. Что, в свою очередь, приводило к аномальному стремлению этих самых кризисов тщательно избегать. (О том, почему оно аномально, будет сказано отдельно.) Причем, и во внутренней политике – стараясь удовлетворять хоть по минимуму требования «низших слоев» населения, не доводя их до бунта. (Поскольку каждый бунт в подобных условиях грозил перерасти в революцию.) И в политике внешней – не допуская слишком «жесткого» течения межгосударственной конкуренции. (Поскольку последняя могла перейти в войну, ну а война – в свою очередь – так же могла привести к возникновению революционной ситуации.)
Кстати, эти опасения были не беспочвенны: как известно, именно Вторая Мировая война стала причиной образования т.н. «социалистического лагеря». То есть, совокупности государств т.н. «народной демократии», которая на Западе трактовалась, как социализм. (Что не совсем верно, но в данном случае это не важно.) И которая включала в себя не только пресловутую Восточную Европу, но и такую огромную страну, как Китай. (КНР до начала 1960 годов считался входящим в «советскую зону влияния», да и после – вплоть до визита Никсона 1972 года – рассматривался именно в этом плане.) А так же огромное количество бывших колониальных владений, вероятность перехода которых на «красную сторону» была велика. (См. пример Кубы или Северного Вьетнама.)
Таким образом, вплоть до конца 1970 годов «властители мира» вынуждены были жить с ощущение висящей над ними опасности потерять все свое могущество – как это случилось вначале с российскими аристократами и капиталистами, а затем с аристократами и капиталистами из «новых социалистических стран». Надо ли говорить о том, что в подобном положении им пришлось очень серьезно изменить свои стратегии поведения, и – скрепя сердце – начать вкладывать полученную прибыль не в свое «могущество», а в некоторое «общее благо». В том числе и в городское благоустройство, которое в той же Европе еще в 1930 годах было очень далеким от идеала. А точнее – практически отсутствовало.
Да, именно так: если не брать столиц, то еще 100-90 лет назад большая часть европейских городов банально не имела канализации. Да и в столицах было множество мест, где все коммунальное хозяйство ограничивались пресловутыми выгребными ямами и доставкой воды водовозами. (Скажем, у Хемингуэя в «Празднике, который всегда с тобой» описано, как он жил в конце 1920 годов в подобном доме в Париже!) Более того – в той же Германии было нормой, когда по улицам небольших городков – тех самых, что лет через 50 начали вызывать неконтролируемое слюнотечение у позднесоветской интеллигенции – ходили свиньи и гуси. (Разумеется, тут не стоит говорить о том, что подобное было возможно только при отсутствии мощения: чего делать свиньям на асфальте?) Что же касается фахверка, то этот, столь любимый для наших «урбанистов», тип строительства издавна представлял собой конструкцию буквальным образом из «говна и палок»: досчатый каркас, заполненный всяким мусоров и обмазанный глиной. (С добавлением помета – чтобы крепче держалось!)
Надо ли говорить, что этот самых фахверк уже лет через 20-30 после постройки представлял собой жалкое зрелище. Впрочем, даже кирпичные и каменные дома в «традиционной Европе» выглядели не ахти: обвалившаяся штукатурка, гнилые рамы и двери, текущие крыши были нормой еще до Второй Мировой войны. Конечно, были и места, где благоустройство было блестящим: дворцы и дорогие доходные дома, отели и конторы богатых фирм, понятное дело, поддерживались в идеальном состоянии. Но их было мало, а в остальных случаях домовладельцы особенно на заморачивались: квартиры стоили дорого, и желающих снимать даже гнилой угол было достаточным.
Это прекрасно видно по фотографиям того времени: практически вся Европа 1920-1950 годов обшарпана, полна грязи, луж и разваливающихся строений. В США, конечно, было получше – страна была побогаче и «поновее». (И зарплаты побольше – в, кстати, основном из-за огромного природного богатства, позволяющего получать огромные прибыли.) Но и тут, как не странно, разрухи, гнили, ям на дорогах и т.д. было предостаточно. Одни американские щитовые дома – которые уже лет через 30 просто разваливались – чего стоят.
Однако после того, как «Советская тень» накрыла мир, ситуация начала резко меняться. В том смысле, что, во-первых, деньги – которые раньше уходили «господам» на их борьбу друг с другом -«пошли» простым гражданам. Кои перестали довольствоваться текущими потолками и покрытыми плесенью стенам и начали искать жилье дороже и качественнее. (А некоторые даже начали приобретать свое – что еще в 1930 годах было редкостью.) А, во-вторых, в связи с тем, что «стягивание» капиталов к ультрабогатым прекратилось, стало хватать и на коммунальное хозяйство. Иначе говоря, если в прошлом строили один дворец в окружении жалких хижин, то теперь речь шла о богатом особняке среди особняков «средних». И да: «властители», которые ранее проводили время в собственных палатах-поместьях, передвигаясь между ними на роскошных авто, вынуждены были теперь «изображать демократию» и ходить по улицам. С соответствующими результатами.
Собственно, именно это и породило образ «того самого» «пряничного европейского города». С хорошо отделанными домиками – даже если изначально это был убогий фахверк – с чистыми улицами, многочисленными кафе, в которых люди чинно пьют кофе (а не надираются в ноль дешевым пойлом – как раньше), ну и т.д., и т.п. То есть, та самая пресловутая «европейская жизнь» на самом деле была … советским порождением. И фактически, это наш «русский Ваня», вкалывающий на заводе – особенно оборонном –заставлял европейцев демонстрировать исключительно свои положительные стороны. Поскольку если бы они начали – как раньше – демонстрировать свою истинную сущность, то…
То – как думали западные хозяева – их местные «Вани» с легкостью решили бы, что они (эти хозяева) им не нужны. А с учетом «выковываемых русским Ваней» изделий этот вопрос можно было бы легко перевести в «практическое русло». И да, забыл тут самое главное: именно страх перед «красной угрозой» заставил европейские государства позабыть свою давнюю забаву в виде войны. И перестать грозить соседям аннексиями и контрибуциями – даже если эти соседи не имеют грозной армии. Напротив, им пришлось «сплотиться вместе», переложив бремя «национальной обороны» на наиболее «сильных». Причем, «слабые» от этого ничего не потеряли. Более того – не потеряли даже те, кто находился под реальной иностранной оккупацией. В том смысле, что оккупанты вовсе не старались уничтожить местную промышленность – как это было ранее – и даже оставляли оккупируемым собственный (!) финансовый капитал.
Наверное, тут не надо говорить, что это выглядело нонсенсом даже для 1920-1930 годов. (Которые, сами по себе, были реально «сдвинуты 1917 годом в сторону «социализации».) Когда по условиях «Версалько-Вашингтонгской системы» ту же Германию должны были вогнать в деиндустриализацию. (В реальности это не удалось из-за конфликта между самими «версальце-вашингтонцами», но определенную контрибуцию немцы, все же, выплатили – и вообще, понесли серьезные экономические потери.) Напротив, лейтмотивом «мира после Второй Мировой войны» стала идея всеобщего экономического развития – в результате которого ФРГ или Япония не только сохранили высокотехнологичные производства, но и получили доступ на мировой рынок. Просто потому, что иначе там могли бы произойти социалистические революции. (По крайней мере, так виделось западной элите.)
То есть, если подвести итог вышесказанного, то возникнет абсурдная картина. А именно: СССР сам создал тот самый «образ западного мира», который стал одним из важнейших механизмов в его разрушении. В том смысле, что он, буквально, заставил западную элиту вести себя «по человечески» - то есть, социалистически. (В то время, как ее реальная сущность всегда была звериной, хищнической.) Заставил заниматься жизнью людей, а не исключительно борьбой друг с другом – как это было во всей остальной истории классового мира. Но абсурд этого на самом деле ложен: это, ИМХО, нормальное положение для нашего диалектического мира. В котором именно момент максимального могущества всегда несет в себе и максимальную же опасность. А наиболее верные и успешные стратегии всегда означают возможность катастрофического поражения. И значит, решив одну задачу и одержав одну победу всегда – точнее, ВСЕГДА (специально выделю) – надо готовиться к новой борьбе.
Но, к величайшему сожалению, и советское руководство послевоенного времени, и сам советский народ эту самую истину проигнорировали. Решив «несколько расслабиться» - с хорошо известным результатом. (Причем, это касается не только внешней, но и внутренней политики СССР.) Но об этом, понятное дело, надо говорить отдельно. Равно как отдельно надо говорить о том, что как только Советский Союз рухнул, указанное положение сразу же начало меняться…
https://anlazz.livejournal.com/637862.html
Владимир Михайлович Жухрай (30 мая 1926 — 17 января 2011) — писатель, профессор, доктор исторических наук — доктор философии, участник ВОВ, ветеран советских спецслужб, генерал-полковник, о приезде Дэвида Рокфеллера в 1968г.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
№ 505: Stoeger,
С 4:08 рассказ про то, как Рокфеллер якобы вернулся, собрал 10 миллиардеров (хорошее число, круглое) и сказал им такие-то и такие-то слова — я аж прослезился: Жухрай и тут свидетелем был, у приёмника сидел?
С 4:08 рассказ про то, как Рокфеллер якобы вернулся, собрал 10 миллиардеров (хорошее число, круглое) и сказал им такие-то и такие-то слова — я аж прослезился: Жухрай и тут свидетелем был, у приёмника сидел?
В продолжение постов выше на этой странице.
==
Просуществует ли Япония до 2050 года?
Разумеется, в данном случае можно было использовать название многих государств, которые обладают определенным набором свойств, и вследствие этого – особой судьбой. Но Япония, ИМХО, важна там потому, что в свое время именно она считалась одним из наиболее ярких примеров «Рая, созданного оккупацией». И именно японский пример заставлял позднесоветских интеллигентов мечтать о том, как «натовских военный кулак» прекратить их унылую родину в место передовых технологий и высокой производительности труда.
Впрочем, данный момент – т.е., восхищение Японией – касался не только нашей страны. В том смысле, что пресловутое «японское чудо» на долгое время стало символом не просто вестернизации, и даже не просто вестернизации успешной, а символом благости именно что того пути, который предлагали человечеству США. (США 1950 годов, разумеется.) При этом так же, как и «к нас» важнейшим источником благополучия страны рассматривалось именно ее подчиненное и оккупированное состояние. Которое – по мнению многих – позволило избавиться от «самурайского шовинизма» и обратить все силы на «внутренние проблемы». (На то самое «мытье тротуаров с шампунем» и конструирование бытовой техники.)
Кстати, забавно тут то, что довоенная (не оккупированная) Япония в подобном контексте рассматривалась всегда, как нечто отсталое и косное. Дескать, была агрессивная милитаристская страна, которая только и мечтала, что о завоеваниях соседей – но пришли добродетельные янки (которые сбросили две не менее добродетельные ядерные бомбы) – и создали передовую экономическую систему. Про то, что эти самые «отсталые милитаристы» в 1941 году имели передовую авиацию, способную с легкостью выносить американские истребители, а так же одно из самых развитых в мире судостроение (третье после британского и американского), разумеется, умалчивалось. (У нас, кстати, было еще страннее, поскольку было поражение России от Японии в Русско-Японской войне аж в 1905 году.)
Но это будут уже ни влияющие тонкости. Поскольку тогда – в позднесоветское время – по любому получалось, что поражение в войне и оккупация иностранными войсками есть благо. И что получивший контроль над вашей территорией «гегемон» - а сдаваться предлагалось исключительно ему – просто обязан думать о том, чтобы превратить ее в Рай земной. Поскольку иначе… Вот о том, что «иначе», и чем это «иначе» объясняется обычно не задумывались. (А зря, поскольку – как уже не раз говорилось – это самое интересное во всем этом.) Впрочем, в данном случае указанный момент так же можно опустить, указав только на то, что данный фактор – а именно, воздействие на мир «Советской тени» - прекратилось во второй половине 1980 годов. Вызвав уже описанное изменение отношения оккупанта – то есть США – к оккупированным ими территориям.
В том смысле, что поддержание на последних высокого (относительно) уровня развития потеряло необходимость: вероятность перехода на «сторону вероятного противника» стала нулевой. (В связи с отсутствием последнего.) А вот вероятность конкуренции этих самых «оккупированных» с собственной экономикой, напротив, возросла очень сильно. Последний момент, кстати, стал очевиден еще в конце 1980 годов, когда «вдруг» оказалось, что японская электронная промышленность практически уничтожила электронную промышленность американскую, по крайней мере, в сфере бытовой электроники. Разумеется, подобный момент отмечали еще в начале 1970 годов, однако до самого конца Холодной войны он никого не волновал: американский бизнес был по уши загружен военными и связанным с ними заказами. (Скажем, в космической или авиационной промышленности.)
Однако в связи с гибелью СССР поток подобных заказов стал снижаться, и производители в США начали посматривать и на менее выгодные рынки. С указанным выше результатом. Кстати, это касалось не только бытовой техники, но и той же «IT-сфере», в которой начало конец последнего-начало предпоследнего десятилетий прошлого века стало временем активной японской экспансии. Например, Штаты оказались вытеснены с рынка микросхем оперативной памяти, из области производства матриц для видеокамер, и – как это не странно прозвучит – существенно потеснены на рынке суперкомпьютеров. Более того, подобная агрессивная «игра» японцев происходила и на других важных рынках – скажем, на рынке легковых автомобилей, на рынке металлопродукции, судостроения и т.д.
Ну, а самое главное – японцы начали активно приобретать активы в самих США, стараясь занять ведущее положение в экономике последних. Подобный момент привел к появлению в американском обществе известной «японофобии», а американскую элиту заставило сменить отношение к данной стране. Правда, решить проблему «в лоб», через введение запретительных пошлин и прочие варианты «торговых войн» не удалось: японское производство оказалось настолько эффективнее экономически производства американского, что с легкостью парировало данные меры. (Эффективность была выше потому, что американские производители – как уже было сказано – закладывали иные критерии развития, связанные с Холодной войной.) Однако «особое положение» Страны Восходящего Солнца давало в руки Штатам иное – гораздо более эффективное – оружие.
Эти оружием выступала возможность прямого давления на японских элитариев, заставляющее последних принимать решения, выгодные для противника. Например, исполнять требования МВФ – которые, как уже не раз говорилось, являются одним из самых «популярных» механизмов неоколониального порабощения. Подобный момент очень хорошо проявился в 2000 годах, когда Японии был навязан завышенный курс местной валюты – что, понятное дело, резко снизило конкурентоспособность производимых товаров. Вторым хорошо известным механизмом снижения японской конкурентоспособности стало навязывание покупки американских «трежерис» и прочих государственных ценных бумаг. Наверное, тут не надо говорить, что, во-первых, это позволяло данную страну, фактически, поддерживать американскую экономику. А, во-вторых, позволяло «стерилизовать» те самые деньги, которые иначе пошли бы на скупку тех же американских акций. (Которые – в отличие от «трежерис» - дают контроль над реальными предприятиями.)
Кстати, Япония и по сей день выступает основным «кредитором» США – она «владеет» долговыми обязательствами на 1,3 трлн. долларов. Разумеется, за это США и МВФ «дозволяет» ей наращивать свой собственный долг, который достигает 250% от ВВП – что на самом деле так же выступает… механизмом «стерилизации» японской активности. Ну да: большая часть «собственных» долговых обязательств находится так же у японцев, что снижает их возможность в реальные инвестиции. В результате чего страна продолжает оставаться одной из крупнейших экономик мира – но возможности этой экономики «в железе» сейчас много меньше, нежели 30 или хотя бы 20 лет назад. То есть, сейчас японцы имеют меньшие возможности производить «физическую» продукцию – хотя с учетом спекулятивного сектора их экономика намного больше.
Самое же интересное происходило в секторе продукции высокотехнологичной (но не военной, коя «запрещается» оккупированным состоянием) – той самой, через которую в свое время «местная элита» хотела преодолеть свое зависимое положение. Дело в том, что в данной отрасли важны не только «финансовые» инвестиции – которые в 1970-1980 годы делались в огромных размерах. Но и уже не раз описанное образование – а точнее, образование, во-первых, массовое, а во-вторых, научно-техническое. Так вот: развернутая еще в 1960 годах массовая образовательная программа позволяла надеяться на то, что в области перспективных направлений науки и техники японцы займут высокие места. Что до определенного времени прекрасно подтверждалось практикой – японские ученые и инженеры уже в 1980 годах заняли высокие позиции в научной иерархии. Однако уже к концу следующего десятилетия в японском образовании начали замечаться некоторые «странности». А именно: опережающий рост т.н. «гуманитарных» специальностей, которые оттягивали на себя лучшие кадры.
Подобный момент, кстати, оказался настолько важен, что вызвал реакцию министерства образования – которое в 2015 году приступило к закрытию гуманитарных факультетов в ведущих вузах. Правда, довершить данное действие министерству не дали: под действием международного давления «дегуманитаризация образования» была прекращена. Показав еще раз, для кого и оно на самом деле ценно. В том смысле, что для «своей нации» массовый выпуск специалистов-гуманитариев принес исключительно проблемы – начиная с уже указанного оттока абитуриентов и заканчивая вопросами трудоустройства отучившихся «специалистов». И одновременно – наличествующий дефицит «технарей» резко снизил не только возможности развития технологических отраслей. Но и привел к опасности потери уже имеющегося положения – в том числе и в ключевых областях. (См. аварию на Фукусимской АЭС и проблемы с ликвидацией ее последствий.)
И да, самое забавное: указанная «гуманитарная сила» при этом позволила Японии реально обзавестись нехилой «мягкой силой». Сиречь – создать свой привлекательный образ для иных культур в виде пресловутого «анимэ», «японской попсы» и прочих «кошкодевочек». (Увлечение которыми наличествует даже в глухих сибирских деревнях.) Только вот получить что-то с этой самой «силы» у Японии не получилось. В том смысле, что, конечно, все эти мультфильмы, ролики, песни, игрушки, видеоигры и прочие элементы «молодежной культуры» прекрасно продаются, но размер этих продаж для общей экономики невелик. «Повелевать» же волей фанатов всего этого «японостиля» у Японии не получается. Впрочем, не только у ней одной: так же Индия не имеет практически ничего от огромного количества «индийской» философии и религии, охватывающей десятки, если не сотни миллионов людей по всему миру. (Туристические потоки в разнообразные ашрамы не сказать, чтобы сверхвыгодны в государственных масштабах.) То же самое можно сказать про огромное количество иных культур – от «тибетского буддизма» до псевдомексиканской мифологии Кастаньеды. (Реальная польза от которых для данных регионов нулевая.)
Так что действия японского министерства образования по сокращению «гуманитарного вектора» выглядят разумными. Однако, во-первых, они серьезно запоздали: в стране уже был создан значительный слой «гуманитариев», которые не производят ничего ценного для ее экономики, однако имеют значительные претензии. А, во-вторых, как уже было сказано, просто так взять – и отменить тенденцию не удается из-за специфического положения японской элиты. Коя очень сильно зависит от элиты «международной» - в смысле, американской. Которая, разумеется, вовсе не заинтересована в том, чтобы их конкуренты выбрались из указанной ловушки.
Так что к настоящему времени положение Страны Восходящего Солнца выглядит далеко не так блестяще, нежели лет 20 назад. (Не говоря уж о более раннем времени.) В том смысле, что вот уже более 10 лет японская экономика находится в жесткой рецессии – а если смотреть по «физическому производству», то в жестком же кризисе. (Положение поддерживается исключительно за счет роста спекулятивного сектора.) Более того – на этот кризис накладывается кризис образовательный, характеризующийся «перетеканием» направления образования в «гуманитарную сферу». (В значительной мере связанную с указанным спекулятивным сектором.) Ну, и до всего прочего, не стоит забывать про кризис демографический, связанный с резким падением рождаемости – которая упала ниже уровня воспроизводства еще в середине (!) 1970 годов. (И сейчас составляет порядка 1,4 рождения на женщину.)
Впрочем, о демографии надо говорить отдельно. (Если кратко – то указанное сокращение было следствием сознательного решения японских элитариев. Правда, принятое под программу, которая была уничтожена американцами.) Тут же можно только еще раз указать, что совокупность всего этого показывает крайне неблагоприятную картину происходящего в японском обществе. Которое находится на очевидном пути потери базовых компетенций технологического общества – то есть, того, что в свое время подняло Японию наверх и позволило говорить о вхождении ее в «клуб цивилизованных стран». (То есть, о признании японцев «белыми людьми».) Что, разумеется, было ошибкой: на самом деле никто никого не признавал. Поскольку «белый человек» или «цивилизованный человек» - это просто тот, у кого есть военная сила. И конечно же, страна, находящаяся под оккупацией, сюда приписана быть не может.
Поэтому единственной причиной японского благополучия можно считать наличие СССР и его «тени». Ну, а когда СССР исчез – то исчез и этот источник, а значит, исчезла и возможность нахождения данной страны «наверху». Со всеми вытекающими последствиями. Ну, а после того, как самые «мощные» и инерционные последствия данной «тени» начали открыто разрушаться – как это происходит сейчас – вопрос о японском развитии и месте среди «высших» не просто перестал быть актуальным. Но начал меняться на вопрос о самой возможности существования данной страны, поскольку текущая ее социальная структура требует для этого наличие достаточно мощного технологического производства. (При разрушении которого острова просто не прокормят столько народа – даже с учетом идущей депопуляции.)
Но обо всем этом надо будет говорить уже отдельно.
P.S. Кстати, на этом фоне высказывания типа: «японцы отберут у РФ Курильские острова» - выглядят чистым бредом. Поскольку странно было бы ожидать, что какое-нибудь государство делало бы «территориальные приобретения», находясь при этом в жестком кризисе.
https://anlazz.livejournal.com/639056.html
==
Просуществует ли Япония до 2050 года?
Разумеется, в данном случае можно было использовать название многих государств, которые обладают определенным набором свойств, и вследствие этого – особой судьбой. Но Япония, ИМХО, важна там потому, что в свое время именно она считалась одним из наиболее ярких примеров «Рая, созданного оккупацией». И именно японский пример заставлял позднесоветских интеллигентов мечтать о том, как «натовских военный кулак» прекратить их унылую родину в место передовых технологий и высокой производительности труда.
Впрочем, данный момент – т.е., восхищение Японией – касался не только нашей страны. В том смысле, что пресловутое «японское чудо» на долгое время стало символом не просто вестернизации, и даже не просто вестернизации успешной, а символом благости именно что того пути, который предлагали человечеству США. (США 1950 годов, разумеется.) При этом так же, как и «к нас» важнейшим источником благополучия страны рассматривалось именно ее подчиненное и оккупированное состояние. Которое – по мнению многих – позволило избавиться от «самурайского шовинизма» и обратить все силы на «внутренние проблемы». (На то самое «мытье тротуаров с шампунем» и конструирование бытовой техники.)
Кстати, забавно тут то, что довоенная (не оккупированная) Япония в подобном контексте рассматривалась всегда, как нечто отсталое и косное. Дескать, была агрессивная милитаристская страна, которая только и мечтала, что о завоеваниях соседей – но пришли добродетельные янки (которые сбросили две не менее добродетельные ядерные бомбы) – и создали передовую экономическую систему. Про то, что эти самые «отсталые милитаристы» в 1941 году имели передовую авиацию, способную с легкостью выносить американские истребители, а так же одно из самых развитых в мире судостроение (третье после британского и американского), разумеется, умалчивалось. (У нас, кстати, было еще страннее, поскольку было поражение России от Японии в Русско-Японской войне аж в 1905 году.)
Но это будут уже ни влияющие тонкости. Поскольку тогда – в позднесоветское время – по любому получалось, что поражение в войне и оккупация иностранными войсками есть благо. И что получивший контроль над вашей территорией «гегемон» - а сдаваться предлагалось исключительно ему – просто обязан думать о том, чтобы превратить ее в Рай земной. Поскольку иначе… Вот о том, что «иначе», и чем это «иначе» объясняется обычно не задумывались. (А зря, поскольку – как уже не раз говорилось – это самое интересное во всем этом.) Впрочем, в данном случае указанный момент так же можно опустить, указав только на то, что данный фактор – а именно, воздействие на мир «Советской тени» - прекратилось во второй половине 1980 годов. Вызвав уже описанное изменение отношения оккупанта – то есть США – к оккупированным ими территориям.
В том смысле, что поддержание на последних высокого (относительно) уровня развития потеряло необходимость: вероятность перехода на «сторону вероятного противника» стала нулевой. (В связи с отсутствием последнего.) А вот вероятность конкуренции этих самых «оккупированных» с собственной экономикой, напротив, возросла очень сильно. Последний момент, кстати, стал очевиден еще в конце 1980 годов, когда «вдруг» оказалось, что японская электронная промышленность практически уничтожила электронную промышленность американскую, по крайней мере, в сфере бытовой электроники. Разумеется, подобный момент отмечали еще в начале 1970 годов, однако до самого конца Холодной войны он никого не волновал: американский бизнес был по уши загружен военными и связанным с ними заказами. (Скажем, в космической или авиационной промышленности.)
Однако в связи с гибелью СССР поток подобных заказов стал снижаться, и производители в США начали посматривать и на менее выгодные рынки. С указанным выше результатом. Кстати, это касалось не только бытовой техники, но и той же «IT-сфере», в которой начало конец последнего-начало предпоследнего десятилетий прошлого века стало временем активной японской экспансии. Например, Штаты оказались вытеснены с рынка микросхем оперативной памяти, из области производства матриц для видеокамер, и – как это не странно прозвучит – существенно потеснены на рынке суперкомпьютеров. Более того, подобная агрессивная «игра» японцев происходила и на других важных рынках – скажем, на рынке легковых автомобилей, на рынке металлопродукции, судостроения и т.д.
Ну, а самое главное – японцы начали активно приобретать активы в самих США, стараясь занять ведущее положение в экономике последних. Подобный момент привел к появлению в американском обществе известной «японофобии», а американскую элиту заставило сменить отношение к данной стране. Правда, решить проблему «в лоб», через введение запретительных пошлин и прочие варианты «торговых войн» не удалось: японское производство оказалось настолько эффективнее экономически производства американского, что с легкостью парировало данные меры. (Эффективность была выше потому, что американские производители – как уже было сказано – закладывали иные критерии развития, связанные с Холодной войной.) Однако «особое положение» Страны Восходящего Солнца давало в руки Штатам иное – гораздо более эффективное – оружие.
Эти оружием выступала возможность прямого давления на японских элитариев, заставляющее последних принимать решения, выгодные для противника. Например, исполнять требования МВФ – которые, как уже не раз говорилось, являются одним из самых «популярных» механизмов неоколониального порабощения. Подобный момент очень хорошо проявился в 2000 годах, когда Японии был навязан завышенный курс местной валюты – что, понятное дело, резко снизило конкурентоспособность производимых товаров. Вторым хорошо известным механизмом снижения японской конкурентоспособности стало навязывание покупки американских «трежерис» и прочих государственных ценных бумаг. Наверное, тут не надо говорить, что, во-первых, это позволяло данную страну, фактически, поддерживать американскую экономику. А, во-вторых, позволяло «стерилизовать» те самые деньги, которые иначе пошли бы на скупку тех же американских акций. (Которые – в отличие от «трежерис» - дают контроль над реальными предприятиями.)
Кстати, Япония и по сей день выступает основным «кредитором» США – она «владеет» долговыми обязательствами на 1,3 трлн. долларов. Разумеется, за это США и МВФ «дозволяет» ей наращивать свой собственный долг, который достигает 250% от ВВП – что на самом деле так же выступает… механизмом «стерилизации» японской активности. Ну да: большая часть «собственных» долговых обязательств находится так же у японцев, что снижает их возможность в реальные инвестиции. В результате чего страна продолжает оставаться одной из крупнейших экономик мира – но возможности этой экономики «в железе» сейчас много меньше, нежели 30 или хотя бы 20 лет назад. То есть, сейчас японцы имеют меньшие возможности производить «физическую» продукцию – хотя с учетом спекулятивного сектора их экономика намного больше.
Самое же интересное происходило в секторе продукции высокотехнологичной (но не военной, коя «запрещается» оккупированным состоянием) – той самой, через которую в свое время «местная элита» хотела преодолеть свое зависимое положение. Дело в том, что в данной отрасли важны не только «финансовые» инвестиции – которые в 1970-1980 годы делались в огромных размерах. Но и уже не раз описанное образование – а точнее, образование, во-первых, массовое, а во-вторых, научно-техническое. Так вот: развернутая еще в 1960 годах массовая образовательная программа позволяла надеяться на то, что в области перспективных направлений науки и техники японцы займут высокие места. Что до определенного времени прекрасно подтверждалось практикой – японские ученые и инженеры уже в 1980 годах заняли высокие позиции в научной иерархии. Однако уже к концу следующего десятилетия в японском образовании начали замечаться некоторые «странности». А именно: опережающий рост т.н. «гуманитарных» специальностей, которые оттягивали на себя лучшие кадры.
Подобный момент, кстати, оказался настолько важен, что вызвал реакцию министерства образования – которое в 2015 году приступило к закрытию гуманитарных факультетов в ведущих вузах. Правда, довершить данное действие министерству не дали: под действием международного давления «дегуманитаризация образования» была прекращена. Показав еще раз, для кого и оно на самом деле ценно. В том смысле, что для «своей нации» массовый выпуск специалистов-гуманитариев принес исключительно проблемы – начиная с уже указанного оттока абитуриентов и заканчивая вопросами трудоустройства отучившихся «специалистов». И одновременно – наличествующий дефицит «технарей» резко снизил не только возможности развития технологических отраслей. Но и привел к опасности потери уже имеющегося положения – в том числе и в ключевых областях. (См. аварию на Фукусимской АЭС и проблемы с ликвидацией ее последствий.)
И да, самое забавное: указанная «гуманитарная сила» при этом позволила Японии реально обзавестись нехилой «мягкой силой». Сиречь – создать свой привлекательный образ для иных культур в виде пресловутого «анимэ», «японской попсы» и прочих «кошкодевочек». (Увлечение которыми наличествует даже в глухих сибирских деревнях.) Только вот получить что-то с этой самой «силы» у Японии не получилось. В том смысле, что, конечно, все эти мультфильмы, ролики, песни, игрушки, видеоигры и прочие элементы «молодежной культуры» прекрасно продаются, но размер этих продаж для общей экономики невелик. «Повелевать» же волей фанатов всего этого «японостиля» у Японии не получается. Впрочем, не только у ней одной: так же Индия не имеет практически ничего от огромного количества «индийской» философии и религии, охватывающей десятки, если не сотни миллионов людей по всему миру. (Туристические потоки в разнообразные ашрамы не сказать, чтобы сверхвыгодны в государственных масштабах.) То же самое можно сказать про огромное количество иных культур – от «тибетского буддизма» до псевдомексиканской мифологии Кастаньеды. (Реальная польза от которых для данных регионов нулевая.)
Так что действия японского министерства образования по сокращению «гуманитарного вектора» выглядят разумными. Однако, во-первых, они серьезно запоздали: в стране уже был создан значительный слой «гуманитариев», которые не производят ничего ценного для ее экономики, однако имеют значительные претензии. А, во-вторых, как уже было сказано, просто так взять – и отменить тенденцию не удается из-за специфического положения японской элиты. Коя очень сильно зависит от элиты «международной» - в смысле, американской. Которая, разумеется, вовсе не заинтересована в том, чтобы их конкуренты выбрались из указанной ловушки.
Так что к настоящему времени положение Страны Восходящего Солнца выглядит далеко не так блестяще, нежели лет 20 назад. (Не говоря уж о более раннем времени.) В том смысле, что вот уже более 10 лет японская экономика находится в жесткой рецессии – а если смотреть по «физическому производству», то в жестком же кризисе. (Положение поддерживается исключительно за счет роста спекулятивного сектора.) Более того – на этот кризис накладывается кризис образовательный, характеризующийся «перетеканием» направления образования в «гуманитарную сферу». (В значительной мере связанную с указанным спекулятивным сектором.) Ну, и до всего прочего, не стоит забывать про кризис демографический, связанный с резким падением рождаемости – которая упала ниже уровня воспроизводства еще в середине (!) 1970 годов. (И сейчас составляет порядка 1,4 рождения на женщину.)
Впрочем, о демографии надо говорить отдельно. (Если кратко – то указанное сокращение было следствием сознательного решения японских элитариев. Правда, принятое под программу, которая была уничтожена американцами.) Тут же можно только еще раз указать, что совокупность всего этого показывает крайне неблагоприятную картину происходящего в японском обществе. Которое находится на очевидном пути потери базовых компетенций технологического общества – то есть, того, что в свое время подняло Японию наверх и позволило говорить о вхождении ее в «клуб цивилизованных стран». (То есть, о признании японцев «белыми людьми».) Что, разумеется, было ошибкой: на самом деле никто никого не признавал. Поскольку «белый человек» или «цивилизованный человек» - это просто тот, у кого есть военная сила. И конечно же, страна, находящаяся под оккупацией, сюда приписана быть не может.
Поэтому единственной причиной японского благополучия можно считать наличие СССР и его «тени». Ну, а когда СССР исчез – то исчез и этот источник, а значит, исчезла и возможность нахождения данной страны «наверху». Со всеми вытекающими последствиями. Ну, а после того, как самые «мощные» и инерционные последствия данной «тени» начали открыто разрушаться – как это происходит сейчас – вопрос о японском развитии и месте среди «высших» не просто перестал быть актуальным. Но начал меняться на вопрос о самой возможности существования данной страны, поскольку текущая ее социальная структура требует для этого наличие достаточно мощного технологического производства. (При разрушении которого острова просто не прокормят столько народа – даже с учетом идущей депопуляции.)
Но обо всем этом надо будет говорить уже отдельно.
P.S. Кстати, на этом фоне высказывания типа: «японцы отберут у РФ Курильские острова» - выглядят чистым бредом. Поскольку странно было бы ожидать, что какое-нибудь государство делало бы «территориальные приобретения», находясь при этом в жестком кризисе.
https://anlazz.livejournal.com/639056.html
Про СССР, писателей и литературу
Товарищ Коммари в очередной раз изумляется тем, насколько сильно ненавидели СССР советские же писатели. И это притом, что именно в Советском Союзе данная категория лиц имела прекрасные условия жизни, превышающие уровень жизни значительной части остального населения. И наоборот – после падения страны не только количество писателей сократилось на порядок, но и их положение в обществе существенно упало. (В особенности это относится к последнему десятилетию, но о нем будет сказано чуть ниже.)
То есть, совершенно очевидно (даже без товарища Коммари), что писатели – точнее, писатели-реалисты, что крайне важно – в советское время находились на однозначно «высоком» социальном положении. В том смысле, что через систему Союза писателей и государственного книгоиздания им обеспечивались высокие тиражи печати и вытекающая отсюда повышенная оплата – и в денежном, и в «натуральном» эквиваленте. (Скажем, в виде системы государственных дач-санаториев, всегда доступных для данной категории граждан.) При этом вне подобного положения реальный спрос на производимую литераторами «продукцию» был крайне низким – что можно было прекрасно увидеть в те же 1990 годы. Когда оказалось, что «современных реалистов» мало кто желает читать.
Вот фантастов читали – пускай даже гонорары их в то время были невелики. Детективщиков читали. Разного рода постмодернистов – вроде Пелевина или Проханова – читали. А вот продолжателей «великой русской литературной традции» - нет. Причем, это касается и прозаиков, и поэтов. (Последние после 1990 годов, ИМХО, вообще перестали существовать, как явление. Превратившись исключительно в «завсегдатаев тусовок» - вроде того же Быкова-Зильбельтруда.) Так что сводить все исключительно к «дороговизне книг» не стоит. И даже объяснения данного явления через необходимость времени на «серьезную литературу» так же оказывается не таким уж и очевидным. В конце концов, ту же «настоящую» классику – вроде Достоевского или Шекспира – покупают, пускай и в намного меньшем количестве. А «наших современников-реалистов» - нет.
То есть – как и пишет товарищ – Коммари, советские писатели, разрушив СССР, уничтожили и базис для своего существования. Кстати, ничего особо экзотического в этом нет: подобную судьбу имеют практически все сложные системы – в том смысле, что ВСЕ их проблемы (вплоть до гибели), как правило, проистекают исключительно из этих систем «внутренного устройства». (Например, в природных экосистемах подобные вещи происходят постоянно.) Тем не менее, определенный интерес «писательский вопрос», все же, представляет. Поскольку он показывает, как можно из определенно рациональных предпосылок построит т.н. «абсолютно ошибочную стратегию» - в том случае, если эти предпосылки относятся исключительно к «коротким стратегиям».
Дело в том, что само формирование «советской писательской среды» было явлением искусственным. По той простой причине, что писатели дореволюционные – те самые «великие русские классики», которые прославили нашу страну – могли существовать только в особой социальной среде. (К «нерусским» это так же относится, но в данном случае они не рассматриваются.) Для которой был характерен зашкаливающе низкий уровень жизни абсолютного большинства – тех самых 80% крестьян и 10% промышленных рабочих. И одновременно – наличие достаточно обеспеченного «образованного слоя», для которого чтение книг было жизненной потребностью.
Да, именно так: российская дореволюционная интеллигенция существовала в условиях, при которых уровень информационного обмена с окружающей реальностью был крайне низок. (Проще говоря, 99% их окружения просто не имели с ними общих тем для разговоров.) Для образованного человека данное положение было невыносимо – и значит, любая книга (или журнал) оказывался нарасхват. Причем, покупали книги за хорошие – по тем временам –деньги. (Порядка 1,5-3 рублей при зарплате учителя гимназии – по тем временам профессии высокооплачиваемой – в 60 рублей.)
Данное положение давало очень хорошие доходы издателям – и очень хорошие гонорары писателям. Скажем, тот же Лев Толстой получил только за первое издание «Войны и мира» 25 тысяч рублей. В это время за 10 тыс. можно было купить хорошее имение – что Лев Николаевич и решил сделать, но не сделал по не связанным с финансами причинам – а жалованье генерал-майора составляло 5500 рублей в год. (Т.е., Толстой только одним романом «наработал» на 5 лет генеральской жизни.) Благодаря чему литераторы до 1917 года могли вести обеспеченную и независимую (относительно) жизнь.
Это, в свою очередь, давало очень высокое качество литературных работ – то самое, которым мы восхищаемся сейчас. Поскольку понятно, что писатель имел при такой системе время и силы на доведение своих произведений до совершенства. (Скажем, уже помянутый Л.Н. Толстой переписывал «Войну и мир» восемь (!) раз.) Но после Революции ситуация изменилась. В том смысле, что, во-первых, цена книг была резко снижена в связи с государственной политикой, направленной на формирование массового читателя. А, во-вторых, бурное течение общественной жизни привело к тому, что указанная выше «сверхпотребность» в книгах так же упала. И значит – как это не странно – чтение перестало быть той самой «жизненной необходимостью» для образованного человека. Поэтому упали и гонорары – а так же «социальная значимость» литературной работы. Кроме того, исчезла возможность жизни рантье – скажем, со своего поместья – что так же обрушило «фундамент независимости» литературы.
Проще сказать, с исчезновением дореволюционного «сверхнеравенства» литература в привычном понимании – т.е., литература «долгая», «большая», с ее особой отточенностью слога и разработанностью сюжета - должна была умереть, заменившись на литературу «быструю», развлекательную. Однако советское руководство неожиданно – в конце 1920 годов – осознавало, что отпускать такой значимый рычаг влияния на людей не стоит. И поэтому и начало создавать некую искусственную среду, в которой литератор мог бы хоть как-то приблизится к состоянию своих великих предков. Именно тогда и был создан пресловутый «Союз писателей» - организация, которая в отличие от всех «предыдущих» писательских объединений могла давать бы главное: ту самую «экономическую независимость», которая так важна для «большого» литературного труда.
Иначе говоря, находясь «в недрах» Союза, литератор мог позволить себе творить «не на злобу дня». Т.е., не сводить свои романы и поэмы к фельетонам и журнальным очеркам – как это, в значительной мере, происходило в 1920 годах. Конечно, понятно, что «полной независимости» тут быть не могло: «заказчиком», в любом случае, выступало государство – а значит, была и неизбежная цензура. Но представить иное невозможно: было бы смешно, если бы СССР печатал на своих печатных станках книги антисоветского содержания. И конечно же, подобная цензура – как и, вообще, любая цензура вообще – ограничивала только «явные» высказывания. Неявно же писать можно было про что угодно…
И вот тут-то и оказалось, что данный путь – при всей его кажущейся успешности – на самом деле ведет в никуда. В том смысле, что сами писатели, во-первых, попав в условия «квазибарства» - то есть, положения, когда потребности удовлетворяются (пуская не на уровне реального барства), а ответственности нет никакой – совершенно ожидаемо восприняли данный момент, как признание собственной ценности. А значит – посчитали положенное им содержание слишком слабым, сравнимым с «содержанием» большинства. В то время, как «раньше» было не так. (Дескать, если мы – современные Толстые, то и платить надо нам, как Толстым.) А во-вторых, поскольку при этом положение общества существенно отличалось от того, что было в XIX веке – потребность это общества в «большой литературе» так же оказывалась гораздо ниже ожидаемой.
Далее же, думаю, все всем известно. В том смысле, что писатели с каждым днем все более и более антисоветизировались, а читатели – все менее и менее были готовы воспринимать созданные этими писателями «нетленки». (Кстати, вставлять в книги «антисоветчинку» было еще и выгодным потому, что этим им придавалась некая скандальность. Что хоть как-то позволяло повысить спрос.) Ну, а советское руководство, разумеется, не понимало: что нужно делать со всем этим. Поскольку признать, что «большая литература» просто закончилась, было бы слишком радикальным. Это даже сейчас – когда признаки «конца боллитры» видны даже самым слепым – никак не удается сделать. (Поэтому и существуют «зомби-тусовочки», на которых авторы, ни читаемые за пределами этих тусовок, награждают друг друга «литературными премиями». Да еще и требуют государственного содержания для себя.) Что же говорить про 1970 или 1980 годы – когда еще считалось, что культура является неизменной и «извечной»?
Ну, а о выводах отсюда надо говорить уже отдельно.
P. S. Ну, и конечно же, не стоит забывать о том, что вместо умирающей – по объективным причинам – «большой литературы», советский и постсоветский период породил новый феномен. Который, ИМХО, по значимости сравним со «старым» - но при этом может существовать в «естественной среде», без виртуальных подпорок в виде Союза писателей и современных «литтусовок». Это – литература фантастическая. Но понятно, что данный момент – уже отдельная большая тема.
https://anlazz.livejournal.com/639246.html
Товарищ Коммари в очередной раз изумляется тем, насколько сильно ненавидели СССР советские же писатели. И это притом, что именно в Советском Союзе данная категория лиц имела прекрасные условия жизни, превышающие уровень жизни значительной части остального населения. И наоборот – после падения страны не только количество писателей сократилось на порядок, но и их положение в обществе существенно упало. (В особенности это относится к последнему десятилетию, но о нем будет сказано чуть ниже.)
То есть, совершенно очевидно (даже без товарища Коммари), что писатели – точнее, писатели-реалисты, что крайне важно – в советское время находились на однозначно «высоком» социальном положении. В том смысле, что через систему Союза писателей и государственного книгоиздания им обеспечивались высокие тиражи печати и вытекающая отсюда повышенная оплата – и в денежном, и в «натуральном» эквиваленте. (Скажем, в виде системы государственных дач-санаториев, всегда доступных для данной категории граждан.) При этом вне подобного положения реальный спрос на производимую литераторами «продукцию» был крайне низким – что можно было прекрасно увидеть в те же 1990 годы. Когда оказалось, что «современных реалистов» мало кто желает читать.
Вот фантастов читали – пускай даже гонорары их в то время были невелики. Детективщиков читали. Разного рода постмодернистов – вроде Пелевина или Проханова – читали. А вот продолжателей «великой русской литературной традции» - нет. Причем, это касается и прозаиков, и поэтов. (Последние после 1990 годов, ИМХО, вообще перестали существовать, как явление. Превратившись исключительно в «завсегдатаев тусовок» - вроде того же Быкова-Зильбельтруда.) Так что сводить все исключительно к «дороговизне книг» не стоит. И даже объяснения данного явления через необходимость времени на «серьезную литературу» так же оказывается не таким уж и очевидным. В конце концов, ту же «настоящую» классику – вроде Достоевского или Шекспира – покупают, пускай и в намного меньшем количестве. А «наших современников-реалистов» - нет.
То есть – как и пишет товарищ – Коммари, советские писатели, разрушив СССР, уничтожили и базис для своего существования. Кстати, ничего особо экзотического в этом нет: подобную судьбу имеют практически все сложные системы – в том смысле, что ВСЕ их проблемы (вплоть до гибели), как правило, проистекают исключительно из этих систем «внутренного устройства». (Например, в природных экосистемах подобные вещи происходят постоянно.) Тем не менее, определенный интерес «писательский вопрос», все же, представляет. Поскольку он показывает, как можно из определенно рациональных предпосылок построит т.н. «абсолютно ошибочную стратегию» - в том случае, если эти предпосылки относятся исключительно к «коротким стратегиям».
Дело в том, что само формирование «советской писательской среды» было явлением искусственным. По той простой причине, что писатели дореволюционные – те самые «великие русские классики», которые прославили нашу страну – могли существовать только в особой социальной среде. (К «нерусским» это так же относится, но в данном случае они не рассматриваются.) Для которой был характерен зашкаливающе низкий уровень жизни абсолютного большинства – тех самых 80% крестьян и 10% промышленных рабочих. И одновременно – наличие достаточно обеспеченного «образованного слоя», для которого чтение книг было жизненной потребностью.
Да, именно так: российская дореволюционная интеллигенция существовала в условиях, при которых уровень информационного обмена с окружающей реальностью был крайне низок. (Проще говоря, 99% их окружения просто не имели с ними общих тем для разговоров.) Для образованного человека данное положение было невыносимо – и значит, любая книга (или журнал) оказывался нарасхват. Причем, покупали книги за хорошие – по тем временам –деньги. (Порядка 1,5-3 рублей при зарплате учителя гимназии – по тем временам профессии высокооплачиваемой – в 60 рублей.)
Данное положение давало очень хорошие доходы издателям – и очень хорошие гонорары писателям. Скажем, тот же Лев Толстой получил только за первое издание «Войны и мира» 25 тысяч рублей. В это время за 10 тыс. можно было купить хорошее имение – что Лев Николаевич и решил сделать, но не сделал по не связанным с финансами причинам – а жалованье генерал-майора составляло 5500 рублей в год. (Т.е., Толстой только одним романом «наработал» на 5 лет генеральской жизни.) Благодаря чему литераторы до 1917 года могли вести обеспеченную и независимую (относительно) жизнь.
Это, в свою очередь, давало очень высокое качество литературных работ – то самое, которым мы восхищаемся сейчас. Поскольку понятно, что писатель имел при такой системе время и силы на доведение своих произведений до совершенства. (Скажем, уже помянутый Л.Н. Толстой переписывал «Войну и мир» восемь (!) раз.) Но после Революции ситуация изменилась. В том смысле, что, во-первых, цена книг была резко снижена в связи с государственной политикой, направленной на формирование массового читателя. А, во-вторых, бурное течение общественной жизни привело к тому, что указанная выше «сверхпотребность» в книгах так же упала. И значит – как это не странно – чтение перестало быть той самой «жизненной необходимостью» для образованного человека. Поэтому упали и гонорары – а так же «социальная значимость» литературной работы. Кроме того, исчезла возможность жизни рантье – скажем, со своего поместья – что так же обрушило «фундамент независимости» литературы.
Проще сказать, с исчезновением дореволюционного «сверхнеравенства» литература в привычном понимании – т.е., литература «долгая», «большая», с ее особой отточенностью слога и разработанностью сюжета - должна была умереть, заменившись на литературу «быструю», развлекательную. Однако советское руководство неожиданно – в конце 1920 годов – осознавало, что отпускать такой значимый рычаг влияния на людей не стоит. И поэтому и начало создавать некую искусственную среду, в которой литератор мог бы хоть как-то приблизится к состоянию своих великих предков. Именно тогда и был создан пресловутый «Союз писателей» - организация, которая в отличие от всех «предыдущих» писательских объединений могла давать бы главное: ту самую «экономическую независимость», которая так важна для «большого» литературного труда.
Иначе говоря, находясь «в недрах» Союза, литератор мог позволить себе творить «не на злобу дня». Т.е., не сводить свои романы и поэмы к фельетонам и журнальным очеркам – как это, в значительной мере, происходило в 1920 годах. Конечно, понятно, что «полной независимости» тут быть не могло: «заказчиком», в любом случае, выступало государство – а значит, была и неизбежная цензура. Но представить иное невозможно: было бы смешно, если бы СССР печатал на своих печатных станках книги антисоветского содержания. И конечно же, подобная цензура – как и, вообще, любая цензура вообще – ограничивала только «явные» высказывания. Неявно же писать можно было про что угодно…
И вот тут-то и оказалось, что данный путь – при всей его кажущейся успешности – на самом деле ведет в никуда. В том смысле, что сами писатели, во-первых, попав в условия «квазибарства» - то есть, положения, когда потребности удовлетворяются (пуская не на уровне реального барства), а ответственности нет никакой – совершенно ожидаемо восприняли данный момент, как признание собственной ценности. А значит – посчитали положенное им содержание слишком слабым, сравнимым с «содержанием» большинства. В то время, как «раньше» было не так. (Дескать, если мы – современные Толстые, то и платить надо нам, как Толстым.) А во-вторых, поскольку при этом положение общества существенно отличалось от того, что было в XIX веке – потребность это общества в «большой литературе» так же оказывалась гораздо ниже ожидаемой.
Далее же, думаю, все всем известно. В том смысле, что писатели с каждым днем все более и более антисоветизировались, а читатели – все менее и менее были готовы воспринимать созданные этими писателями «нетленки». (Кстати, вставлять в книги «антисоветчинку» было еще и выгодным потому, что этим им придавалась некая скандальность. Что хоть как-то позволяло повысить спрос.) Ну, а советское руководство, разумеется, не понимало: что нужно делать со всем этим. Поскольку признать, что «большая литература» просто закончилась, было бы слишком радикальным. Это даже сейчас – когда признаки «конца боллитры» видны даже самым слепым – никак не удается сделать. (Поэтому и существуют «зомби-тусовочки», на которых авторы, ни читаемые за пределами этих тусовок, награждают друг друга «литературными премиями». Да еще и требуют государственного содержания для себя.) Что же говорить про 1970 или 1980 годы – когда еще считалось, что культура является неизменной и «извечной»?
Ну, а о выводах отсюда надо говорить уже отдельно.
P. S. Ну, и конечно же, не стоит забывать о том, что вместо умирающей – по объективным причинам – «большой литературы», советский и постсоветский период породил новый феномен. Который, ИМХО, по значимости сравним со «старым» - но при этом может существовать в «естественной среде», без виртуальных подпорок в виде Союза писателей и современных «литтусовок». Это – литература фантастическая. Но понятно, что данный момент – уже отдельная большая тема.
https://anlazz.livejournal.com/639246.html
Почему так трудно понимать прошлое – или немного о советских стариках
У господина Мировича вышел очередной пост, посвященный охаиванию СССР. На этот раз он был посвящен «нищей старости», которая – по мнению Мировича – была в СССР. Разумеется, удивляться подобному было бы странно: для данного блогера выискивание советских недостатков – это основная тема деятельности. Однако в данном случае интересно то, что на «вытащенной» антисоветчиком фактуре можно прекрасно проследить один из самых интересных, ИМХО, вопросов, связанных с пониманием истории. А именно: вопрос резкого изменения образа жизни людей, произошедший за прошлое столетие – и трудности восприятия его обыденным сознанием.
Указанный «фазовый переход» я, разумеется, уже не раз рассматривал. (Например, в последних постах.) Равно, как рассматривал его причину, связанную с Великой Революцией 1917 года, которая выступает самым значимым событием последних 4-5 тысяч лет. Поэтому в данном посте делать это не буду. А отмечу только то, что сейчас становится понятным, что большая часть антисоветских идей вытекает именно из этого момента. (В полном соответствии с диалектичностью Вселенной, в которой все хорошие, конструктивные изменения всегда имеют свою «темную», деструктивную изнанку.) В том смысле, что кардинальное изменение социального устройства мира неизбежно приводит к тому, что кардинально меняется и психология человека. При этом тот факт, что подобным изменениям подвергается все общество, фактически, скрывает его от «невооруженного глаза». (То есть – современникам кажется, что все осталось по прежнему – но это не так.)
Причем, чем активнее в социуме идет этот переход, тем большей получается «ошибка восприятия». И тем более ложными оказываются сделанные с учетом этой ошибки выводы. Это очень хорошо видно в приводимом Мировичем случае. В том смысле, что пресловутые «советские старики» - именно старики, а не пенсионеры, поскольку нам тут важен не социальный статус, а возраст – в СССР до самого последнего времени выглядели крайне непрезентабельно. Но это проистекало не из-за наличия социализма – а наоборот, из-за того, что было тут до того, как этот самый социализм появился. А точнее – из-за того, что этот самый социализм не мог «явиться мгновенно», требуя для себя значительного времени для «устроения».
Взять, например, описанные Мировичем проблемы со здоровьем, которые были у советских стариков – и которых уже нет у «стариков современных». Например, в плане походки, осанки, состояния кожи и т.д. Причины этого были элементарными: во-первых, голодные детство и юность, а во-вторых, тяжелый труд. Происходило это потому, что 80% представителей старшего поколения советских людей провели эти периоды жизни в условиях традиционного крестьянского хозяйства. В котором отношение к детям было весьма специфическим – в том смысле, что кормить сыто не было принято даже тогда, когда еда была. Если же прибавить сюда то, что традиционное хозяйство в условиях РФ имеет крайне низкую продуктивность – то есть, еда была не всегда – то можно понять, что формирование организмов у людей тех же 1910-1920 г.р. происходило с неизбежными проблемами.
Сюда же стоит отнести и крайне тяжелый труд, связанный с нулевой механизацией – который характерен для крестьян. Напомню, что еще в начале-середине 1930 большая часть сельхозопераций осуществлялась так же, как это делалось в каком-нибудь 16 веке. (То есть, хлеб жали теми же серпами, что и при Иване Грозном.) И реально трактора, жатки, сеялки и т.д. начали поступать в село где-то с 1935 года. Причем, начали поступать весьма активно – и если бы не Война, то где-то к середине 1940 годов процесс механизации села завершился. Однако в связи с «цивилизаторской деятельностью Европы» освободить людей от адской работы удалось лишь к середине 1950 годов.
Именно эта «дата» - условно 1955-1957 годы – и может считаться «водоразделом» в жизни советских людей. В том смысле, что до этого времени в нашей стране существовали все «прелести» традиционного общества, начиная с голода и заканчивая проблемами с образованием людей. (О последнем будет сказано чуть ниже.) Причем, произошло это именно благодаря Советской власти, которая сознательно поставила «детрадиционализацию» во главу угла всей своей деятельности. То есть, практически все проекты, которые реализовывались в 1920-1940 годах, имели своим смыслом уничтожение традиционного крестьянского хозяйства, являющегося для человека настоящим Адом на Земле. И замену его на хозяйство индустриальное модернизированное.
И, ИМХО, реализовала эту задачу действительно за минимально возможное время. (Скажем, в Европе подобная смена проистекала с середины 19 столетия, а завершилась всего лет на двадцать раньше. То есть, СССР «пробежал» за 30 лет то «расстояние», которое другие страны проходили лет за 80 и более.) Однако проблема была в том, что до полного ухода «традиционных поколений» устранить все особенности «традиционной жизни» было невозможно. В том смысле, что люди, которые родились, условно, «в избе со скотиной», никогда не могли достичь того уровня здоровья, которое имели люди, родившиеся в отдельной квартире/дому с коммунальными удобствами.
А значит – «ужасный вид старости», характерный для основной массы населения «традиционного периода» неизбежно должен был сопутствовать советской жизни.
Более того: развитие систем здравоохранения в стране привело к тому, что время проживания «последнего традиционного поколения» возросло очень серьезно. «Растянув» его существование на невозможную для других социумов величину. Да, именно так: вплоть до 1960 годов средняя продолжительность жизни в СССР росла очень быстро – с 35 лет в 1920 до 65 лет в 1961 году. Скажем, в США за это время она выросла с 55 лет до 71 года. (И это при наличии страшнейшей войны в человеческой истории!) Разумеется, потом этот процесс застопорился, но сути это не меняет. Поскольку, в любом случае, подобное положение значило, что не только люди 1920 годов рождения в большинстве своем получили возможность дожить до 1985 года, но и люди 1900 года рождения в значительной мере дожили до 1970 и даже 1980 годов. (Поскольку ОПЖ – понятие статистическое.)
То есть, еще раз: совершенно конструктивное и на самом деле крайне успешное решение Советской власти привело к тому, что… ее собственный «облик» при этом испортился. В том смысле, что огромное количество доживших до старости вчерашних крестьян вряд ли могли создавать приятное впечатление на молодежь. (Да, это звучит жестоко – но это так.) Еще раз задумайтесь над этом: когда вы в детстве в условных 1980 годах гуляли по улицам, то рядом с вами с высокой долей вероятности были те, кто появился на свет в мире, очень сильно напоминавшем мир времен Ивана Васильевича Грозного! В то время, как в «развитых странах» аналоги этих поколений не только к тому времени уже сошли на нет: скажем, 1920 годы там – это годы джаза, радио, автомобилей, а не период, когда телята и дети живут в одной избе. (И когда главным способом лечения болезней выступает «деревенская магия».)
Кстати, «там» доиндустриальные поколения «ушли в небытие» гораздо быстрее, поскольку в тех же США происходил данный процесс где-то в 1930-1940 годах, со всеми их депрессиями и кризисами. (Которые способствуют «быстрому уходу» стариков.) В Европе же указанным «водоразделом» стала Вторая Мировая война, так же не способствующая выживанию стариков. Поэтому уже к 1970 «тамошние пенсионеры» являли собой совершенно иной тип людей – и в психологическом, и в физиологическом плане – которые по сравнению с «нашими стариками» смотрелся на порядки выигрышнее. Ну, а про 1980 годы и говорить нечего: типичная «бабка» в тех же Штатах этого времени в своей юности водила машину, готовила на газу и мечтала стать актрисой в Голливуде. Типичная же «бабка» у нас в юности крутила коровам хвосты и пыталась вырваться из цепких лап «народных традиций», видящих в ней бесплатную рабыню и «родильную машину».
Кстати, это ей сделать удалось – как уже говорилось, благодаря Советской власти уже в 1950 годы Ад традиционного общества в СССР был разрушен. (Хотя в той же Средней Азии его власть сохранялась даже в 1960 и 1980 годы.) И «советская женщина» даже на селе смогла хоть немного – но вздохнуть, почувствовать себя личность, а не бессловесной «функцией» на службе Рода. Но понятно, что это было только начало процесса, и поэтому полностью изменить принципы своего существования эта самая «бабка» не могла. Поэтому указанная «функциональность» у нее пробивалась постоянно, приводя к фактическому самоотрицанию – которое очень хорошо было заметно. Начиная с пресловутого отказа от хорошей одежды – те самые серые пальто, юбки и бесконечные платки советские старушки носили не столько из-за дефицита, сколько из-за того, что считали это нужным. (Забавно, кстати, получалось порой: в сельских магазинах было больше современных и качественных товаров – потому, что селяне их практически не покупали.) И заканчивая известным отношением к здоровью, при котором «впереди» была скотина и огород, а потом и все остальное.
«Мужская» часть населения так же испытывала что-то подобное, только для нее ситуация усугублялась известной проблемой с алкоголем. В том смысле, что «русский мужик», получив свободное время и свободные же деньги, упорно стремился потратить их исключительно на спиртное. И никакие антиалкогольные меры – начиная с пропаганды и заканчивая высокой ценой на алкоголь – тут не помогали. Включая самые радикальные: когда в 1985 году с данной бедой решили бороться радикально – и почти полностью прикрыли продажу соответственных напитков, эти самые «русские мужики» начали с невероятной изобретательностью изыскивать способы получения их аналогов. (Начиная с массового самогоноварения – причем, из самого неожиданного сырья – и заканчивая потреблением суррогатов.) А все потому, что в традиционном обществе алкоголь – это одновременно и одна из важнейших «конструкций», вокруг которой выстраивается все бытие. (Возлияние по любому событию там – это норма.) И самый просто способ «разрядки» нервной системы, которая в условиях «крестьянского Ада» всегда находится в напряженном состоянии.
Ну, а о том, что стоило это советскому обществу – и в плане потерянных средств, и в плане человеческих жизней – наверное, говорить не надо. Поэтому - как уже не раз говорилось – с алкоголизмом в СССР боролись со времен 1950 годов. Но до тех пор, пока «рожденные в традиции» поколения не ушли, питие оставалось главным бичом мужского здоровья. (Зато после того, как этот «уход» состоялся, проблема разрешилась сама собой: современные поколения если и пьют – то гораздо меньше и «культурнее», нежели их предки.)
В общем, еще раз можно сказать: основной проблемой СССР было то, что данная страна представляла собой «переходное общество» от «мира традиции» к «миру модерна». Причем, совершить данный переход слишком быстро было невозможно в связи с «демографическими константами». А значит – см. начало поста. В том смысле, что проявления указанной традиции выглядели для «новых поколений не просто архаично – но ужасно. Вызывая катастрофическое непонимание и вытекающее отсюда отрицание существующей системы. Но об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно.
P. S. Кстати, для понимания того, что же действительно “творилось со стариками» - да и не только с ними – стоит вспомнить о том, сколько же денег «сгорело» у бывших советских людей на «сберкнижках». В том смысле, что уже в 1990 годы «неожиданно» выяснилось, что чуть ли не каждая советская пенсионерка – та самая, которая носила одно пальто десятки лет и питалась одной кашей с водой – в реальности имела «отложенных денег» в несколько тысяч рублей. (А были и десятки (!) тысяч.) Надо ли говорить, что на это деньги им можно было бы вести активную и сытую жизни – но нет, «традиция» брала свое, требуя минимизации потребления ради «благополучия рода».
Надо ли говорить, как это закончилось! На этом фоне современные поколения – которые не только не откладывают денег, но берут кредиты – поразительным образом выглядят более разумными. По крайней мере, в том плане, что они не «самоотрицают» себя из-за искусственно вызванной бедности. (А уж про то, что глупо думать, будто бы современные банки сохранятся лет через тридцать, и говорить нечего. Впрочем – это совершенно иная тема.)
https://anlazz.livejournal.com/640535.html
У господина Мировича вышел очередной пост, посвященный охаиванию СССР. На этот раз он был посвящен «нищей старости», которая – по мнению Мировича – была в СССР. Разумеется, удивляться подобному было бы странно: для данного блогера выискивание советских недостатков – это основная тема деятельности. Однако в данном случае интересно то, что на «вытащенной» антисоветчиком фактуре можно прекрасно проследить один из самых интересных, ИМХО, вопросов, связанных с пониманием истории. А именно: вопрос резкого изменения образа жизни людей, произошедший за прошлое столетие – и трудности восприятия его обыденным сознанием.
Указанный «фазовый переход» я, разумеется, уже не раз рассматривал. (Например, в последних постах.) Равно, как рассматривал его причину, связанную с Великой Революцией 1917 года, которая выступает самым значимым событием последних 4-5 тысяч лет. Поэтому в данном посте делать это не буду. А отмечу только то, что сейчас становится понятным, что большая часть антисоветских идей вытекает именно из этого момента. (В полном соответствии с диалектичностью Вселенной, в которой все хорошие, конструктивные изменения всегда имеют свою «темную», деструктивную изнанку.) В том смысле, что кардинальное изменение социального устройства мира неизбежно приводит к тому, что кардинально меняется и психология человека. При этом тот факт, что подобным изменениям подвергается все общество, фактически, скрывает его от «невооруженного глаза». (То есть – современникам кажется, что все осталось по прежнему – но это не так.)
Причем, чем активнее в социуме идет этот переход, тем большей получается «ошибка восприятия». И тем более ложными оказываются сделанные с учетом этой ошибки выводы. Это очень хорошо видно в приводимом Мировичем случае. В том смысле, что пресловутые «советские старики» - именно старики, а не пенсионеры, поскольку нам тут важен не социальный статус, а возраст – в СССР до самого последнего времени выглядели крайне непрезентабельно. Но это проистекало не из-за наличия социализма – а наоборот, из-за того, что было тут до того, как этот самый социализм появился. А точнее – из-за того, что этот самый социализм не мог «явиться мгновенно», требуя для себя значительного времени для «устроения».
Взять, например, описанные Мировичем проблемы со здоровьем, которые были у советских стариков – и которых уже нет у «стариков современных». Например, в плане походки, осанки, состояния кожи и т.д. Причины этого были элементарными: во-первых, голодные детство и юность, а во-вторых, тяжелый труд. Происходило это потому, что 80% представителей старшего поколения советских людей провели эти периоды жизни в условиях традиционного крестьянского хозяйства. В котором отношение к детям было весьма специфическим – в том смысле, что кормить сыто не было принято даже тогда, когда еда была. Если же прибавить сюда то, что традиционное хозяйство в условиях РФ имеет крайне низкую продуктивность – то есть, еда была не всегда – то можно понять, что формирование организмов у людей тех же 1910-1920 г.р. происходило с неизбежными проблемами.
Сюда же стоит отнести и крайне тяжелый труд, связанный с нулевой механизацией – который характерен для крестьян. Напомню, что еще в начале-середине 1930 большая часть сельхозопераций осуществлялась так же, как это делалось в каком-нибудь 16 веке. (То есть, хлеб жали теми же серпами, что и при Иване Грозном.) И реально трактора, жатки, сеялки и т.д. начали поступать в село где-то с 1935 года. Причем, начали поступать весьма активно – и если бы не Война, то где-то к середине 1940 годов процесс механизации села завершился. Однако в связи с «цивилизаторской деятельностью Европы» освободить людей от адской работы удалось лишь к середине 1950 годов.
Именно эта «дата» - условно 1955-1957 годы – и может считаться «водоразделом» в жизни советских людей. В том смысле, что до этого времени в нашей стране существовали все «прелести» традиционного общества, начиная с голода и заканчивая проблемами с образованием людей. (О последнем будет сказано чуть ниже.) Причем, произошло это именно благодаря Советской власти, которая сознательно поставила «детрадиционализацию» во главу угла всей своей деятельности. То есть, практически все проекты, которые реализовывались в 1920-1940 годах, имели своим смыслом уничтожение традиционного крестьянского хозяйства, являющегося для человека настоящим Адом на Земле. И замену его на хозяйство индустриальное модернизированное.
И, ИМХО, реализовала эту задачу действительно за минимально возможное время. (Скажем, в Европе подобная смена проистекала с середины 19 столетия, а завершилась всего лет на двадцать раньше. То есть, СССР «пробежал» за 30 лет то «расстояние», которое другие страны проходили лет за 80 и более.) Однако проблема была в том, что до полного ухода «традиционных поколений» устранить все особенности «традиционной жизни» было невозможно. В том смысле, что люди, которые родились, условно, «в избе со скотиной», никогда не могли достичь того уровня здоровья, которое имели люди, родившиеся в отдельной квартире/дому с коммунальными удобствами.
А значит – «ужасный вид старости», характерный для основной массы населения «традиционного периода» неизбежно должен был сопутствовать советской жизни.
Более того: развитие систем здравоохранения в стране привело к тому, что время проживания «последнего традиционного поколения» возросло очень серьезно. «Растянув» его существование на невозможную для других социумов величину. Да, именно так: вплоть до 1960 годов средняя продолжительность жизни в СССР росла очень быстро – с 35 лет в 1920 до 65 лет в 1961 году. Скажем, в США за это время она выросла с 55 лет до 71 года. (И это при наличии страшнейшей войны в человеческой истории!) Разумеется, потом этот процесс застопорился, но сути это не меняет. Поскольку, в любом случае, подобное положение значило, что не только люди 1920 годов рождения в большинстве своем получили возможность дожить до 1985 года, но и люди 1900 года рождения в значительной мере дожили до 1970 и даже 1980 годов. (Поскольку ОПЖ – понятие статистическое.)
То есть, еще раз: совершенно конструктивное и на самом деле крайне успешное решение Советской власти привело к тому, что… ее собственный «облик» при этом испортился. В том смысле, что огромное количество доживших до старости вчерашних крестьян вряд ли могли создавать приятное впечатление на молодежь. (Да, это звучит жестоко – но это так.) Еще раз задумайтесь над этом: когда вы в детстве в условных 1980 годах гуляли по улицам, то рядом с вами с высокой долей вероятности были те, кто появился на свет в мире, очень сильно напоминавшем мир времен Ивана Васильевича Грозного! В то время, как в «развитых странах» аналоги этих поколений не только к тому времени уже сошли на нет: скажем, 1920 годы там – это годы джаза, радио, автомобилей, а не период, когда телята и дети живут в одной избе. (И когда главным способом лечения болезней выступает «деревенская магия».)
Кстати, «там» доиндустриальные поколения «ушли в небытие» гораздо быстрее, поскольку в тех же США происходил данный процесс где-то в 1930-1940 годах, со всеми их депрессиями и кризисами. (Которые способствуют «быстрому уходу» стариков.) В Европе же указанным «водоразделом» стала Вторая Мировая война, так же не способствующая выживанию стариков. Поэтому уже к 1970 «тамошние пенсионеры» являли собой совершенно иной тип людей – и в психологическом, и в физиологическом плане – которые по сравнению с «нашими стариками» смотрелся на порядки выигрышнее. Ну, а про 1980 годы и говорить нечего: типичная «бабка» в тех же Штатах этого времени в своей юности водила машину, готовила на газу и мечтала стать актрисой в Голливуде. Типичная же «бабка» у нас в юности крутила коровам хвосты и пыталась вырваться из цепких лап «народных традиций», видящих в ней бесплатную рабыню и «родильную машину».
Кстати, это ей сделать удалось – как уже говорилось, благодаря Советской власти уже в 1950 годы Ад традиционного общества в СССР был разрушен. (Хотя в той же Средней Азии его власть сохранялась даже в 1960 и 1980 годы.) И «советская женщина» даже на селе смогла хоть немного – но вздохнуть, почувствовать себя личность, а не бессловесной «функцией» на службе Рода. Но понятно, что это было только начало процесса, и поэтому полностью изменить принципы своего существования эта самая «бабка» не могла. Поэтому указанная «функциональность» у нее пробивалась постоянно, приводя к фактическому самоотрицанию – которое очень хорошо было заметно. Начиная с пресловутого отказа от хорошей одежды – те самые серые пальто, юбки и бесконечные платки советские старушки носили не столько из-за дефицита, сколько из-за того, что считали это нужным. (Забавно, кстати, получалось порой: в сельских магазинах было больше современных и качественных товаров – потому, что селяне их практически не покупали.) И заканчивая известным отношением к здоровью, при котором «впереди» была скотина и огород, а потом и все остальное.
«Мужская» часть населения так же испытывала что-то подобное, только для нее ситуация усугублялась известной проблемой с алкоголем. В том смысле, что «русский мужик», получив свободное время и свободные же деньги, упорно стремился потратить их исключительно на спиртное. И никакие антиалкогольные меры – начиная с пропаганды и заканчивая высокой ценой на алкоголь – тут не помогали. Включая самые радикальные: когда в 1985 году с данной бедой решили бороться радикально – и почти полностью прикрыли продажу соответственных напитков, эти самые «русские мужики» начали с невероятной изобретательностью изыскивать способы получения их аналогов. (Начиная с массового самогоноварения – причем, из самого неожиданного сырья – и заканчивая потреблением суррогатов.) А все потому, что в традиционном обществе алкоголь – это одновременно и одна из важнейших «конструкций», вокруг которой выстраивается все бытие. (Возлияние по любому событию там – это норма.) И самый просто способ «разрядки» нервной системы, которая в условиях «крестьянского Ада» всегда находится в напряженном состоянии.
Ну, а о том, что стоило это советскому обществу – и в плане потерянных средств, и в плане человеческих жизней – наверное, говорить не надо. Поэтому - как уже не раз говорилось – с алкоголизмом в СССР боролись со времен 1950 годов. Но до тех пор, пока «рожденные в традиции» поколения не ушли, питие оставалось главным бичом мужского здоровья. (Зато после того, как этот «уход» состоялся, проблема разрешилась сама собой: современные поколения если и пьют – то гораздо меньше и «культурнее», нежели их предки.)
В общем, еще раз можно сказать: основной проблемой СССР было то, что данная страна представляла собой «переходное общество» от «мира традиции» к «миру модерна». Причем, совершить данный переход слишком быстро было невозможно в связи с «демографическими константами». А значит – см. начало поста. В том смысле, что проявления указанной традиции выглядели для «новых поколений не просто архаично – но ужасно. Вызывая катастрофическое непонимание и вытекающее отсюда отрицание существующей системы. Но об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно.
P. S. Кстати, для понимания того, что же действительно “творилось со стариками» - да и не только с ними – стоит вспомнить о том, сколько же денег «сгорело» у бывших советских людей на «сберкнижках». В том смысле, что уже в 1990 годы «неожиданно» выяснилось, что чуть ли не каждая советская пенсионерка – та самая, которая носила одно пальто десятки лет и питалась одной кашей с водой – в реальности имела «отложенных денег» в несколько тысяч рублей. (А были и десятки (!) тысяч.) Надо ли говорить, что на это деньги им можно было бы вести активную и сытую жизни – но нет, «традиция» брала свое, требуя минимизации потребления ради «благополучия рода».
Надо ли говорить, как это закончилось! На этом фоне современные поколения – которые не только не откладывают денег, но берут кредиты – поразительным образом выглядят более разумными. По крайней мере, в том плане, что они не «самоотрицают» себя из-за искусственно вызванной бедности. (А уж про то, что глупо думать, будто бы современные банки сохранятся лет через тридцать, и говорить нечего. Впрочем – это совершенно иная тема.)
https://anlazz.livejournal.com/640535.html
Ну то есть например ингуши и крымские татары поголовно вели антисоциальную жизнь? И их перевоспитали и вернули обратно, вернули им жилье и землю? Так тебя понимать?олег307 писал(а) ↑ 13 авг 2021 14:12: Отселеяли (причём временно) рецедивистов и ведущих активную антисоциальную жизнь.
Да. Не просто антисоциальную жизнь, а замараны коллаборационизмом.bullshizer писал(а) ↑ 18 сен 2021 14:49: Ну то есть например ингуши и крымские татары поголовно вели антисоциальную жизнь?
Так что абсолютно правильно выселили.
Ну а ты, конечно, попробуй сделать вид, будто не знаешь, за что их наказали.
Попробуй ещё попропагандонить, якобы любого могли выселить в СССР.
Между прочим, многих сотрудничавших с фашистами вообще повесили, так что с этими гражданами обошлись вполне гуманно.
Урбанизация и проблемы в СССР
Интересно: но мало кто понимает, что одной из главных причин того, что сейчас принято именовать «проблемами СССР», выступала его быстрая урбанизация. Можно даже сказать «сильнее»: это была самая главная причина, которая привела людей к отрицанию и социализма, и самой страны. В том смысле, что наиболее «отвратительные» вещи там продуцировались вовсе не благодаря особенностям политики, идеологии, экономики и т.д. – а именно что благодаря указанному фундаментальному изменению образа жизни людей с сельского на городской. (Даже пресловутые межнациональные конфликты так же, в значительной степени, были связаны именно с данным процессом.)
Дело в том, что менее чем за 60 лет – с 1920 по 1980 годы – наша страна перешла из состояния традиционного аграрного социума с 84% сельского населения и 16% городского к состоянию индустриального городского социума с 75% городских и 25% сельских жителей. При этом стоит понимать, что изменилось не только количественное, но и качественное состояние: скажем, в том же начале 1920 годов большая часть горожан – по крайней мере, те, кто проживал в малых и средних городах – по образу жизни мало чем отличались от обитателей села. В том смысле, что они держали скотину, имели огороды, а многие даже обрабатывали наделы земли под зерно.
Надо ли говорить, что жизнь этих самых формальных «горожан» определяласть теми же самыми природными ритмами, что и жизнь формальных селян. (И вообще, на начало века в России было всего лишь два (!) города в современном смысле: Петербург и Москва. Ну, может быть, еще Одесса – а вот Киев уже был «большой деревней». Так же, как Нижний Новгород или Ростов. Впрочем, и с Москвой тут не так однозначно.)
Что это значило? А значило то, что подавляющее число обитателей страны существовало в условиях, которые мало чем отличались от условий не только XIX столетия, но и какого-нибудь XVI века. (Да что там 16 век – та же деревянная соха была практически такой же, как соха, которой пахали землю во времена Гомера!) С соответствующим отношением к жизни, которая в течение тысяч лет балансировала на грани выживания. Для которого была, например, характерна потребность в минимальном количестве вещей. И все «лишние» уходили на тезаврацию - на сохранение ресурсов «на случай будущих неудач». (Причем, это именно тезаврация – т.е., создание сокровищ – а не инвестирование: прибылей с подобных вложений не предусматривалось в принципе.)
Именно отсюда проистекает множество парадоксального в поведении жителей СССР того же послевоенного (да и довоенного) времени. Например – крайне низкий рост потребления, который не удавалось «подстегивать» даже специально принимаемыми мерами, начиная с активной рекламы и заканчивая относительно низкими ценами. Скажем, автомобиль «Москвич-400» в 1955 году стоил 8000 рублей – или 10 средних зарплат рабочего. Но при этом особого покупательского энтузиазма не было – даже при выпуске в 30 тыс. машин в год они спокойно стояли в магазинах. Для сравнения – в начале 1980 годов ВАЗ-2101 стоил 7300 или 40 средних зарплат рабочего. И был страшным дефицитом, который надо было ждать несколько лет.
Или, например, огромное количество женщин еще в 1970 годы продолжали стирать вручную – хотя дефицита стиральных машин тогда не наблюдалось. (Более того: они делали это хозяйственным мылом при том, что стиральные порошки пошли в производство еще в 1950 годах.) То же самое стоит сказать и про систему общественного питания и производство полуфабрикатов, которые отторгались обществом вплоть до 1980 годов, когда произошла смена поколений с соответствующими последствиям. В виде появления катастрофического дефицита, связанного с тем, что имеющаяся система распределения (торговли) оказалась не готова к тому, что буквальным образом за несколько лет потребности людей возрастут в разы. (Приход «чисто городских поколений» начался где-то во второй половине 1970 годов, а в «активную фазу» вошел в 1980 – что и стало причиной пресловутых «пустых полок».)
Впрочем, об этом я уже неоднократно писал, и поэтому повторяться не буду. А лучше обращу внимание на другие, несколько менее очевидные – но при этом так же важные – последствия сверхбыстрой урбанизации. Например, этот же процесс – т.е., наличие огромного количества бывших селян в городской социальной системе – породил то, что можно назвать «парадоксальной грубостью» позднесоветского общества. Парадоксальна она потому, что с т.з. «классических» представлений подобные действия объяснить сложно: например, очень грубым был т.н. «обслуживающий персонал» - от нянечек в детском саду до продавщиц в магазинах. Разумеется, сюда же можно отнести и знаменитую «советскую бюрократию» - а точнее, ту ее часть, с которым сталкивался обычный человек при необходимости получения какого-нибудь документа. (Правда, тут сразу же надо сказать, что в СССР подобная потребность была крайне редкой.) Наконец, повышенной грубостью отличалось и взаимодействие между незнакомыми субъектами в транспорте или иных местах концентрации людей. («Трамвайное хамство».)
Надо ли говорить, что подобный тип общения был, в общем-то, мало мотивированным, поскольку советские люди, как правило, очень редко находились в реально антагонистических отношениях для того, чтобы вести себя, как заклятые враги. Однако вели. Подобная проблема в свое время (конец СССР) породила массу теорий социал-дарвинистского толка – то есть, теорий делящих людей на условное «быдло» и не менее условную «интеллигенцию». (С обязательным формированием активно-антисоветской позиции.) Но на самом деле все было гораздо проще: указанные проблемы возникали из банального отсутствия у большей части людей разработанных тактик и стратегий поведения в условиях неожиданно свалившейся на них «индустриальной жизни».
В том смысле, что для представителей «мира традиции» нормой является взаимодействие в составе небольших групп фиксированной численности – условно говоря, сельских общин. Все же, что вне этого – события настолько низкой вероятности, что, в общем-то, устойчивых «моделей поведения» для них не наблюдается. И чужака в подобных условиях могут как приютить-накормить, так и просто зарезать. Причем понять: как будут развиваться события, тут практически невозможно. Именно эта особенность и определяла указанный выше «парадокс»: скажем, в условиях трудовых коллективов или условных «соседей по подъезду» советские люди были не просто вежливы – но крайне добры и сердечны. Однако за пределами подобных групп ситуация менялась. Нет, разумеется, никого уже не резали: государство, все же, «ломало» реально деструктивные практики. (Если подобные эксцессы и случались – то только в отдаленных аулах и кишлаках, где была «настоящая» традиция.) Но вот особой «тонкости понимания», разумеется, не было – и быть не могло.
Поэтому пресловутая советская продавщица хамила не потому, что она реально ненавидела своих покупателей – как считали советские интеллигенты. А потому, что она просто не имела иной модели поведения с массой незнакомых людей. (А вот с другими продавцами или с соседями эта продавщица вела себя по другому.) Подобный процесс, кстати, «качественно» являлся интернациональным: скажем, в той же Европе или США конца XIX-первой половины XX веков было то же самое. Но вот «количественно» там данный процесс был более «мягким»: урбанизация имела меньшую скорость, и значительное число «мест работы с людьми» занимали горожане во втором поколении и далее. (А бывшие реднеки работали грузчиками и разнорабочими.) У нас же подобной роскоши быть просто не могло: слишком быстро шли изменения, слишком велика была потребность в более-менее квалифицированных работниках со стороны промышленности. (Поэтому ничего «приличного» на сферу обслуживания уже не оставалось.)
Ну, и разумеется, разрешиться данная проблема могла только при условии завершении урбанизационного процесса. То есть, тогда, когда произошла бы смена поколений, и «чисто городские» поколения заняли бы основное место в обществе. Как ни интересно, но такая смена реально случилась – где-то в 2000 годы. Несмотря на то, что процесс урбанизации был остановлен в 1990 годы – и, например, на том же Кавказе осталось еще немало «островов традиции». (Все «прелести» которых мы прекрасно ощущаем и сейчас.) Что, в свою очередь, привело к очень серьезным изменениям в плане моделей поведения граждан – тем самым, которые лоялисты и «закапиталисты» так любят приводить в защиту текущего режима. (Вроде падения уровня пьянства и снижении бытового хамства.) Хотя на самом деле это последствия именно что советской «ультраурбанизационной» политики.
Однако об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно…
https://anlazz.livejournal.com/645330.html
Интересно: но мало кто понимает, что одной из главных причин того, что сейчас принято именовать «проблемами СССР», выступала его быстрая урбанизация. Можно даже сказать «сильнее»: это была самая главная причина, которая привела людей к отрицанию и социализма, и самой страны. В том смысле, что наиболее «отвратительные» вещи там продуцировались вовсе не благодаря особенностям политики, идеологии, экономики и т.д. – а именно что благодаря указанному фундаментальному изменению образа жизни людей с сельского на городской. (Даже пресловутые межнациональные конфликты так же, в значительной степени, были связаны именно с данным процессом.)
Дело в том, что менее чем за 60 лет – с 1920 по 1980 годы – наша страна перешла из состояния традиционного аграрного социума с 84% сельского населения и 16% городского к состоянию индустриального городского социума с 75% городских и 25% сельских жителей. При этом стоит понимать, что изменилось не только количественное, но и качественное состояние: скажем, в том же начале 1920 годов большая часть горожан – по крайней мере, те, кто проживал в малых и средних городах – по образу жизни мало чем отличались от обитателей села. В том смысле, что они держали скотину, имели огороды, а многие даже обрабатывали наделы земли под зерно.
Надо ли говорить, что жизнь этих самых формальных «горожан» определяласть теми же самыми природными ритмами, что и жизнь формальных селян. (И вообще, на начало века в России было всего лишь два (!) города в современном смысле: Петербург и Москва. Ну, может быть, еще Одесса – а вот Киев уже был «большой деревней». Так же, как Нижний Новгород или Ростов. Впрочем, и с Москвой тут не так однозначно.)
Что это значило? А значило то, что подавляющее число обитателей страны существовало в условиях, которые мало чем отличались от условий не только XIX столетия, но и какого-нибудь XVI века. (Да что там 16 век – та же деревянная соха была практически такой же, как соха, которой пахали землю во времена Гомера!) С соответствующим отношением к жизни, которая в течение тысяч лет балансировала на грани выживания. Для которого была, например, характерна потребность в минимальном количестве вещей. И все «лишние» уходили на тезаврацию - на сохранение ресурсов «на случай будущих неудач». (Причем, это именно тезаврация – т.е., создание сокровищ – а не инвестирование: прибылей с подобных вложений не предусматривалось в принципе.)
Именно отсюда проистекает множество парадоксального в поведении жителей СССР того же послевоенного (да и довоенного) времени. Например – крайне низкий рост потребления, который не удавалось «подстегивать» даже специально принимаемыми мерами, начиная с активной рекламы и заканчивая относительно низкими ценами. Скажем, автомобиль «Москвич-400» в 1955 году стоил 8000 рублей – или 10 средних зарплат рабочего. Но при этом особого покупательского энтузиазма не было – даже при выпуске в 30 тыс. машин в год они спокойно стояли в магазинах. Для сравнения – в начале 1980 годов ВАЗ-2101 стоил 7300 или 40 средних зарплат рабочего. И был страшным дефицитом, который надо было ждать несколько лет.
Или, например, огромное количество женщин еще в 1970 годы продолжали стирать вручную – хотя дефицита стиральных машин тогда не наблюдалось. (Более того: они делали это хозяйственным мылом при том, что стиральные порошки пошли в производство еще в 1950 годах.) То же самое стоит сказать и про систему общественного питания и производство полуфабрикатов, которые отторгались обществом вплоть до 1980 годов, когда произошла смена поколений с соответствующими последствиям. В виде появления катастрофического дефицита, связанного с тем, что имеющаяся система распределения (торговли) оказалась не готова к тому, что буквальным образом за несколько лет потребности людей возрастут в разы. (Приход «чисто городских поколений» начался где-то во второй половине 1970 годов, а в «активную фазу» вошел в 1980 – что и стало причиной пресловутых «пустых полок».)
Впрочем, об этом я уже неоднократно писал, и поэтому повторяться не буду. А лучше обращу внимание на другие, несколько менее очевидные – но при этом так же важные – последствия сверхбыстрой урбанизации. Например, этот же процесс – т.е., наличие огромного количества бывших селян в городской социальной системе – породил то, что можно назвать «парадоксальной грубостью» позднесоветского общества. Парадоксальна она потому, что с т.з. «классических» представлений подобные действия объяснить сложно: например, очень грубым был т.н. «обслуживающий персонал» - от нянечек в детском саду до продавщиц в магазинах. Разумеется, сюда же можно отнести и знаменитую «советскую бюрократию» - а точнее, ту ее часть, с которым сталкивался обычный человек при необходимости получения какого-нибудь документа. (Правда, тут сразу же надо сказать, что в СССР подобная потребность была крайне редкой.) Наконец, повышенной грубостью отличалось и взаимодействие между незнакомыми субъектами в транспорте или иных местах концентрации людей. («Трамвайное хамство».)
Надо ли говорить, что подобный тип общения был, в общем-то, мало мотивированным, поскольку советские люди, как правило, очень редко находились в реально антагонистических отношениях для того, чтобы вести себя, как заклятые враги. Однако вели. Подобная проблема в свое время (конец СССР) породила массу теорий социал-дарвинистского толка – то есть, теорий делящих людей на условное «быдло» и не менее условную «интеллигенцию». (С обязательным формированием активно-антисоветской позиции.) Но на самом деле все было гораздо проще: указанные проблемы возникали из банального отсутствия у большей части людей разработанных тактик и стратегий поведения в условиях неожиданно свалившейся на них «индустриальной жизни».
В том смысле, что для представителей «мира традиции» нормой является взаимодействие в составе небольших групп фиксированной численности – условно говоря, сельских общин. Все же, что вне этого – события настолько низкой вероятности, что, в общем-то, устойчивых «моделей поведения» для них не наблюдается. И чужака в подобных условиях могут как приютить-накормить, так и просто зарезать. Причем понять: как будут развиваться события, тут практически невозможно. Именно эта особенность и определяла указанный выше «парадокс»: скажем, в условиях трудовых коллективов или условных «соседей по подъезду» советские люди были не просто вежливы – но крайне добры и сердечны. Однако за пределами подобных групп ситуация менялась. Нет, разумеется, никого уже не резали: государство, все же, «ломало» реально деструктивные практики. (Если подобные эксцессы и случались – то только в отдаленных аулах и кишлаках, где была «настоящая» традиция.) Но вот особой «тонкости понимания», разумеется, не было – и быть не могло.
Поэтому пресловутая советская продавщица хамила не потому, что она реально ненавидела своих покупателей – как считали советские интеллигенты. А потому, что она просто не имела иной модели поведения с массой незнакомых людей. (А вот с другими продавцами или с соседями эта продавщица вела себя по другому.) Подобный процесс, кстати, «качественно» являлся интернациональным: скажем, в той же Европе или США конца XIX-первой половины XX веков было то же самое. Но вот «количественно» там данный процесс был более «мягким»: урбанизация имела меньшую скорость, и значительное число «мест работы с людьми» занимали горожане во втором поколении и далее. (А бывшие реднеки работали грузчиками и разнорабочими.) У нас же подобной роскоши быть просто не могло: слишком быстро шли изменения, слишком велика была потребность в более-менее квалифицированных работниках со стороны промышленности. (Поэтому ничего «приличного» на сферу обслуживания уже не оставалось.)
Ну, и разумеется, разрешиться данная проблема могла только при условии завершении урбанизационного процесса. То есть, тогда, когда произошла бы смена поколений, и «чисто городские» поколения заняли бы основное место в обществе. Как ни интересно, но такая смена реально случилась – где-то в 2000 годы. Несмотря на то, что процесс урбанизации был остановлен в 1990 годы – и, например, на том же Кавказе осталось еще немало «островов традиции». (Все «прелести» которых мы прекрасно ощущаем и сейчас.) Что, в свою очередь, привело к очень серьезным изменениям в плане моделей поведения граждан – тем самым, которые лоялисты и «закапиталисты» так любят приводить в защиту текущего режима. (Вроде падения уровня пьянства и снижении бытового хамства.) Хотя на самом деле это последствия именно что советской «ультраурбанизационной» политики.
Однако об этом, понятное дело, надо будет говорить уже отдельно…
https://anlazz.livejournal.com/645330.html
В принципе, это отчасти следствие даже не "сельских традиций", а всей эволюции человека как вида. Человек от самого возникновения вида жил небольшими племенами в 100-200 человек. Поэтому переход к более скученному городскому проживанию был стрессом даже во времена городов в пару тысяч населением. Дальнейшее развитие общества, технологий и урбанизации шло настолько быстро, что не только эволюция, но и уникальная приспособляемость человека не поспевала за темпами изменений. Таким образом, современный человек живет в условиях, к которым он от природы не приспособлен и которые вызывают жесткий постоянный стресс.BadBlock писал(а) ↑ 10 окт 2021 17:08: В том смысле, что для представителей «мира традиции» нормой является взаимодействие в составе небольших групп фиксированной численности – условно говоря, сельских общин. Все же, что вне этого – события настолько низкой вероятности, что, в общем-то, устойчивых «моделей поведения» для них не наблюдается. И чужака в подобных условиях могут как приютить-накормить, так и просто зарезать. Причем понять: как будут развиваться события, тут практически невозможно. Именно эта особенность и определяла указанный выше «парадокс»: скажем, в условиях трудовых коллективов или условных «соседей по подъезду» советские люди были не просто вежливы – но крайне добры и сердечны. Однако за пределами подобных групп ситуация менялась.
Инстинктивно человек выделяет себе группу ближнего круга - аналог племени. В большинстве случаев у нормального горожанина этот ближний круг насчитывает как раз 100-200 человек.
Все, кто не входят в этот круг, инстинктивно воспринимаются как чужаки.
Понятно, что все это на практике устроено более сложно. Кроме того, на реакции человека влияют его индивидуальные характеристики: интеллект, образование, воспитание, жизненный опыт... И тут мы уже приходим к тому, о чем написано в статье: у части людей реакция на "чужаков" была чисто инстинктивной, если воспитание и опыт не могли сделать эту реакцию "цивилизованной".
По поводу эволюции человека и существования человека в современных условиях в свое время много писал Моррис Десмонд, английский биолог. В частности, его книги "Голая обезьяна" и "Человеческий зверинец" в конце 1960-х произвели едва ли не потрясение общества.
Тут в плане изменения общества можно умение сражаться рассмотреть. Сотни лет князь или вождь там какой, атаман например, мог любому навалять. Все ходили с оружием, а в Америке вообще без пушки до сих пор кое-где не ходят. И вот, пули всякие, вооружённые революционные матросы ... Я, когда в Москве ОМОН увидел, вообще выпал в шок. Обезличенная смерть стоит в двух метрах. А сейчас и толерантность эта вся. Обьявят иностранным агентом и весь раговор 
И женщины никуда не ходили без защитника. Мужик ситуацию контролировал и ответсвенность за свою даму нёс. А сейчас оскорбят жену - в харю не дашь, в полицию повода звонить нет.
И женщины никуда не ходили без защитника. Мужик ситуацию контролировал и ответсвенность за свою даму нёс. А сейчас оскорбят жену - в харю не дашь, в полицию повода звонить нет.
Это совсем другой аспект.Злец писал(а) ↑ 10 окт 2021 21:04: Таким образом, современный человек живет в условиях, к которым он от природы не приспособлен и которые вызывают жесткий постоянный стресс.
Человек — существо гибкое, от природы способное приспосабливаться.
В данном случае речь идёт не о сравнении жизни в городе с жизнью в деревне или в природе, а о следствии: сравнении приспособленности к жизни в городе коренного горожанина и "понаехавшего" из деревни.
И эта приспособленность будет, очевидно, совершенно разная для того, кто с детства живёт в городе и воспитывается горожанами, и для того, кто в городе воспитывался селянами или вообще вырос в деревне.
Это всегда так, да. Существуют круги общения: семья, родственники, друзья, знакомые и т.д.; для каждого из них устанавливается свой уровень близости и доверительности.Инстинктивно человек выделяет себе группу ближнего круга - аналог племени. В большинстве случаев у нормального горожанина этот ближний круг насчитывает как раз 100-200 человек.
Все, кто не входят в этот круг, инстинктивно воспринимаются как чужаки.
Но степень отчуждённости всего, что не входит в ближний круг, для коренного горожанина и селянина в городе не идёт ни в какое сравнение.
У селянина контраст такой, что степень отчужденности скорее напоминает ксенофобию.
Плюс недоразвиты механизмы, помогающие мирно уживаться большому количеству людей.
Немыслимо представить, чтобы горожане устроили драку "район на район" или собрались толпой бить приезжих из другого города, например.
В городе этим занимается деревня и дети деревни в первом поколении.
Понятно, что это крайность, просто как самое яркое проявление, для иллюстрации.
Вообще, для селянина всё, что за порогом, радикально чужое. Концепция "общественного" чужда вообще.
Поэтому вандализм в городе — это деревня.
В Сарове выкидывает мусор с балкона не "мордва", а деревня.
К идеологии это тоже имеет непосредственное отношение.
Например, в СССР "тащи с работы каждый гвоздь" — это деревня: советское предприятие не вопринималось многими селянами как "своё" — оно таковым по сути являлось, но объяснить это селянину было невозможно.
Отнесение себя к большой общности "советские"? Грузины и прибалты и я — один народ? Да ладно.
Идея международной солидарности трудящихся — это вообще уже "лолшто??!": иностранец для селянина ближе к инопланетянину, чем к человеку.
У селянина как у индивидуалиста в целом большие проблемы с осознанием себя частью большого общества.
Селянин в городе живёт не в обществе, а продолжает жить в общине, выделяя её среди окружающих. А всё, что не в общине, — то "за околицей". Чужаки.
Общество же — куда более высокая категория, до неё ещё нужно дорасти.
Отсюда проблемы с социалистическими и коммунистическими идеями, т. к. они прямо из названия и определения предполагают мышление категориями "общества" и "общественного".
Как горбачёвсякая кодла наглейшим, оголтелым геббельс-враньём дискретитировала социализм.
===
Дом престарелых для ветеранов партии
10 окт, 2021
В 1990 году "Огонек" написал очерк о жизни ветеранов партии в специнтернате для престарелых. Некоторые обитатели данного интерната дали интервью
Вот так - у каждого жизнь за плечами, свои проблемы, свои воспоминания. Есть что рассказать людям.
А что объединяет этих людей? А вот это фото.
На фото изображены В.И. Ульянов (Ленин), Ю. О. Цедербаум (Мартов), В. В. Старков, Г. М. Кржижановский, А. Л. Малченко, П. К. Запорожец, А. А. Ванеев - это они дали интервью, находясь в доме престарелых.
https://poltora-bobra.livejournal.com/1538739.html
Если кому непонятно — фото снято в 1897 году. Все указанные люди к моменту якобы "взятия" у них "интервью" в доме престарелых были давно мертвы.
Примерно как украинская пропаганда в ходе гражданской войны "уничтожала" ополченцев, опубликованные ФИО которых совпадали со списками команд российских футбольных клубов.
===
Дом престарелых для ветеранов партии
10 окт, 2021
В 1990 году "Огонек" написал очерк о жизни ветеранов партии в специнтернате для престарелых. Некоторые обитатели данного интерната дали интервью
Показать
А что объединяет этих людей? А вот это фото.
На фото изображены В.И. Ульянов (Ленин), Ю. О. Цедербаум (Мартов), В. В. Старков, Г. М. Кржижановский, А. Л. Малченко, П. К. Запорожец, А. А. Ванеев - это они дали интервью, находясь в доме престарелых.
https://poltora-bobra.livejournal.com/1538739.html
Если кому непонятно — фото снято в 1897 году. Все указанные люди к моменту якобы "взятия" у них "интервью" в доме престарелых были давно мертвы.
Примерно как украинская пропаганда в ходе гражданской войны "уничтожала" ополченцев, опубликованные ФИО которых совпадали со списками команд российских футбольных клубов.
Насчет "другой аспект" - не соглашусь. Объяснение в твоем посте верное. Но отчасти поверхностное. Хотелось бы заметить: я не спорю с твоими доводами. Я их хочу дополнить.BadBlock писал(а) ↑ 11 окт 2021 07:07: Это совсем другой аспект.
Поведение современного человека можно объяснить простыми причинами и проиллюстрировать простыми моделями. И все это будет в общем и в среднем верно.
Но под этими простыми причинами, если копнуть поглубже, найдутся десятки менее очевидных и менее выраженных. Все это будет в различных для каждого индивидуума пропорциях перемешано и создавать неповторимые индивидуальные реакции.
Очень советую почитать упомянутые мной книги Десмонда.
Естественно. С этим никто не спорит:BadBlock писал(а) ↑ 11 окт 2021 07:07: Человек — существо гибкое, от природы способное приспосабливаться.
Десмонд пишет, что, если бы не эта приспособляемость, люди бы просто массово сходили с ума в современных городах. Крайне малое число сумасшествий и самоубийств - следствие невероятной способности человеческой психики приспосабливаться к любым условиям.Злец писал(а) ↑ 10 окт 2021 21:04: уникальная приспособляемость человека
Однако, скорость общественного развития (общество быстро менялось за тысячелетия, потом за столетия... и темп все еще растет) невероятно опережает скорость эволюции.
Поэтому человек сейчас приспосабливается на уровне воспитания, обучения и хитрых психологических вывертов. То есть фактически наперекор собственным инстинктам и природному предрасположению.
Вроде бы, именно это достаточно часто происходит. У подростков, в молодежных бандах, в рабочих районах... Драки футбольных фанатов вызваны примерно тем же. Вспомни взаимоотношения "гопников" и "неформалов". В капиталистическом обществе, пожалуй, это чаще и ярче проявляется, поскольку в социалистическом прилагалось много усилий для воспитания общественного сознания.BadBlock писал(а) ↑ 11 окт 2021 07:07: Немыслимо представить, чтобы горожане устроили драку "район на район" или собрались толпой бить приезжих из другого города, например.
Десмонд (опять, ага) пишет, что здесь задействован один из основных инстинктов древнего человека - защита территории племени.
В борьбе человека с инстинктами древности не только воспитание играет большую роль, но и интеллектуальное развитие. Разум помогает нам преодолевать инстинктивные позывы.
Вот. Именно, что дорасти - интеллектуально, разумом.BadBlock писал(а) ↑ 11 окт 2021 07:07: Общество же — куда более высокая категория, до неё ещё нужно дорасти.
Вообще-то, процитированное нужно еще как-то доказать. Пока это выглядит просто как рассуждение, хз на чем основанное.Злец писал(а) ↑ 11 окт 2021 22:03: Однако, скорость общественного развития (общество быстро менялось за тысячелетия, потом за столетия... и темп все еще растет) невероятно опережает скорость эволюции.
Поэтому человек сейчас приспосабливается на уровне воспитания, обучения и хитрых психологических вывертов. То есть фактически наперекор собственным инстинктам и природному предрасположению.
Разумеется.BadBlock писал(а) ↑ 12 окт 2021 02:58: Вообще-то, процитированное нужно еще как-то доказать. Пока это выглядит просто как рассуждение, хз на чем основанное.
В книгах Морриса Десмонда приводятся обоснования его теории (конечно, это теория, а не истина в последней инстанции). На мой взгляд - достаточно весомые. Теория неплохо объясняет известные факты.
Более всего подкупает подход "от науки". В даном случае - от биологии.
Возможно, кое-что об авторе и его методе скажет предисловие к книге "Голая обезьяна" (1967 г.)
Показать
Существует сто девяносто три вида мелких и крупных обезьян. Сто девяносто два из них имеют волосяной покров. Исключение составляет голая обезьяна, именующая себя Homo sapiens (Человек разумный). Этот своеобразный и весьма процветающий вид тратит уйму времени на изучение мотивов своего поведения и столько же на то, чтобы упорно пренебрегать основными из них. Он гордится тем, что наделен мозгом, который больше, чем у других приматов, но пытается скрыть тот факт, что у него также самый большой пенис, напрасно приписывая эту честь могучей горилле. Человек — чрезвычайно сильная, голосистая, предприимчивая и в высшей степени стадная обезьяна. Самое время изучить характер ее поведения.
Я зоолог, а голая обезьяна — животное. Она представляет подходящую тему для моего пера, и я больше не собираюсь откладывать его в сторону только потому, что ее поведение подчас необъяснимо и производит странное впечатление. Мое оправдание заключается в том, что, со всей своей эрудицией, Homo sapiens так и остался голой обезьяной. Приобретя новые, возвышенные мотивы своего поведения, он не утратил ни одного из прежних, низменных. Подобное обстоятельство зачастую досаждает ему, однако древние инстинкты были с ним миллионы лет, в то время как новые — самое большее — каких-нибудь несколько тысяч лет. И стало быть, быстро стряхнуть с себя генетическое наследство своей эволюции нет никакой надежды. Если бы человек смирился с этим фактом, то стал бы гораздо менее озабоченным и более законченным животным. Возможно, здесь способен помочь зоолог.
Одна из самых странных особенностей предыдущих исследований поведения голой обезьяны заключается в том, что в них почти никогда не обращали внимания на очевидное. Прежние антропологи мчались сломя голову в самые немыслимые уголки планеты, чтобы разобраться в существе нашей природы, углубляясь в настолько нехарактерные культурные дебри, что о них почти нечего сказать.
Затем они вернулись с поразительными фактами относительно своеобразных привычек спаривания, странных систем родства или зловещих ритуалов, практикуемых этими племенами, и использовали этот материал, словно он имеет самое важное значение для поведения нашего вида в целом. Разумеется, исследования, проведенные этими учеными, были чрезвычайно интересны и полезны, показав нам, что может произойти, когда сообщество голых обезьян оказывается загнанным в культурный тупик. Они показали, сколь далеко наше поведение может отойти от нормы, не приводя к полному социальному коллапсу. Однако мы ничего не узнали о типичном поведении типичных голых обезьян. Это можно осуществить лишь посредством изучения общих поведенческих особенностей, свойственных обычным преуспевающим представителям основных сообществ — типичным индивидам, которые образуют подавляющее большинство вида. С точки зрения биологии, это единственный верный подход к решению проблемы. Выступая против него, антрополог старой школы стал бы утверждать, что его технологически простые племенные сообщества находятся ближе к существу проблемы, чем представители более развитых цивилизаций. Осмелюсь утверждать, что это не так. Простые племенные сообщества, существующие в настоящее время, не примитивны; они представлены в ложном свете. Подлинно первобытные племена отошли в прошлое тысячи лет назад. Голая обезьяна — вид животного-исследователя, так что всякое общество, которое не сумело продвинуться, в известном смысле оказалось обществом неудачников, «пошло не туда». Произошло нечто такое, что задержало его развитие и препятствует естественным тенденциям вида, направленным на исследование окружающего мира. Характеристики, которые прежние антропологи изучали у этих племен, вполне могли оказаться теми самыми признаками, которые мешали прогрессу данных сообществ. Поэтому опасно использовать эту информацию как основу для выработки общей схемы нашего поведения как вида.
Напротив, психиатры и психоаналитики держались ближе «к телу» и сосредоточивали свое внимание на клинических исследованиях типичных представителей вида. Хотя многое полученное ими не страдает неполнотой антропологической информации, оно существенно смещено. Индивиды, на основании исследования которых ученые делали свои выводы, несмотря на их общее происхождение, были отмечены того или иного рода отклонениями от нормы или оказались попросту неудачниками. Будь они полноценными, преуспевающими и, следовательно, типичными индивидами, они не стали бы обращаться за помощью к психиатру и не пополняли бы его картотеку. Повторяю: я не хочу преуменьшать значения такого рода исследований. Их результаты дали нам неоценимую возможность понять, каким образом может нарушиться характер нашего поведения. Просто я полагаю, что при обсуждении биологической природы нашего вида в целом, нецелесообразно переоценивать роль предыдущих антропологических и психиатрических данных.
(Хочу добавить, что ситуация в антропологии и психиатрии быстро меняется. Многие ученые, работающие в этих областях, признают недостатки прошлых исследований и все чаще обращаются к изучению типичных, здоровых индивидов. Один ученый недавно признался: «Мы ставили лошадь впереди телеги. Мы обследовали ненормальных людей и только теперь, с некоторым опозданием, начинаем обращать основное внимание на здоровых индивидов».)
Метод, который я намерен использовать в данной книге, опирается на материалы из трех главных источников. Ими являются: 1) информация о нашем прошлом, полученная палеонтологами и основанная на ископаемых и других останках наших древних предков; 2) информация, полученная в результате исследований поведения животных, проведенных сравнительными этологами, основанная на детальных наблюдениях различных животных, в особенности наших близких сородичей — мелких и крупных обезьян; 3) информация, которую можно собрать с помощью непосредственного наблюдения за типичным, широко распространенным поведением преуспевающих индивидов, взятых из основных современных сообществ собственно голой обезьяны.
Ввиду больших масштабов задачи нам придется прибегнуть к упрощениям. В основном они будут заключаться в пренебрежении подробными описаниями технологических тонкостей и терминологией, сосредоточиваясь на таких сторонах нашей жизни, которые явно прослеживаются и в жизни других видов животных. К ним относятся питание, уход за собой, сон, борьба за существование, спаривание и забота о потомстве. Как реагирует голая обезьяна, когда сталкивается с этими основными проблемами? В чем отличие ее реакций от реакций других мелких и крупных обезьян? В каком смысле она является уникальной и каким образом ее своеобразие соотносится с ходом эволюции этого вида? Обсуждая эти проблемы, я понимаю, что рискую оскорбить множество народа. Есть такие люди, которые предпочитают не рассматривать себя в качестве животного. Они, возможно, сочтут, что я унизил свой вид, прибегнув в рассуждениях о нем к «животной» терминологии. Могу заверить, что не имел и не имею такого намерения. Есть и такие, которые возмутятся вторжением в их сугубо узкую зоологическую специальность. Однако я полагаю, что такой метод окажется весьма полезным и, при всех его недостатках, покажет сложную природу нашего своеобразного вида с новой (и в некотором смысле неожиданной) точки зрения.
Тем более, что книги Десмонда не являются научным трудом. Это научпоп, изложенный вполне простым языком и не снабженный библиографией.
Я не призываю верить мне или даже Десмонду. Однако, он приводит в подтверждение своих мыслей факты, кои легко могут быть проверены. И до сих пор никто не взялся их оспаривать.
По крайней мере, мне представляется, что данный взгляд на человека заслуживает быть хотя бы изученным, прежде чем быть отброшенным.
Может, и рефлексов нет? И он не животное?олег307 писал(а) ↑ 12 окт 2021 09:50: у человека нет инстинктов.
Если ткнуться в проблему хоть сколько-нибудь внимательно, то рано или поздно наткнешься на следующее:олег307 писал(а) ↑ 12 окт 2021 09:50: у человека нет инстинктов.
Стоит ли подобное выставлять как научный факт применительно ко всем пониманиям термина "инстинкт"?у людей нет инстинктов (в том смысле, в котором это слово, как правило, употребляется в быту
У человека нет инстинктов, подобных тем, которые заставляют пчел танцем показывать направление медоносов, которые заставляют рыб идти в определенное место на нерест, даже если они выросли отдельно от других рыб того же вида.
Но говорить, что у человека нет инстинктов вообще - немного нелепо.
№ 528: олег307,
Можно назвать их "инстинктом", можно придумать им иное название. Суть от этого не поменяется: это потребности, заложенные в нас природой. Хорошо, что разум помогает нам их удовлетворять, и еще лучше, что разум помогает нам их преодолевать.
Называть ли их инстинктом - тонкости терминологии, которые всегда служат исключительно спорам и спорщикам, но не установлению истины.
Можно всего лишь спорить о том, как называть этот указатель, эти потребности.Врожденные потребности есть у всех без исключения животных. Но удовлетворяют они их по-разному. Членистоногие и насекомые предпочитают полностью доверять своим инстинктам. Поэтому, например, если из норки дорожной осы (Pompilus plumbeus) вытащить парализованного укусом тарантула, предназначенного в пищу ее потомству, и положить рядом, то насекомое отправится на поиски нового живого паука, хотя и будет видеть лежащую невдалеке еду. Оса ничего не сможет сделать, потому что в ее инстинктивной программе действий этого не прописано.
Но такая жесткая схема поведения начинает размываться уже у рыб. Исследования показали, что у них появляется некое представление о собственной индивидуальности, а инстинкты теряют свою идеальную точность. У птиц врожденным можно считать только диапазон научаемости. А у высших приматов и человека вместо четкой программы действий остается только указатель, в какую сторону надо двигаться.
Можно назвать их "инстинктом", можно придумать им иное название. Суть от этого не поменяется: это потребности, заложенные в нас природой. Хорошо, что разум помогает нам их удовлетворять, и еще лучше, что разум помогает нам их преодолевать.
Называть ли их инстинктом - тонкости терминологии, которые всегда служат исключительно спорам и спорщикам, но не установлению истины.
===================олег307 писал(а) ↑ 12 окт 2021 19:41: что есть инстинкт
А душа у человека есть ?
Да ладно???олег307 писал(а) ↑ 12 окт 2021 19:41: Есть строгое определение, что есть инстинкт
Как только суешься в тему, то встречаешь фразы типа "нет четкого определения", "есть мого определений", "вот уже сотни лет спорят ученые", "Общепринятого определения термина "инстинкт" до сих пор не выработано. Точки зрения на этот вопрос различаются очень сильно, и соответственно — сильно отличается субъективная правомерность применения понятия "инстинкт" к человеку.", ...
А тут вдруг - хопа! - и все четко и понятно.
А вот как это:
Но есть и другие понимания. Например, знаменитый психолог Карл Юнг понимал инстинкты как
специфически организованные мотивирующие силы, которые значительно раньше того, как оказаться в сознании, и затем, независимо от степени осознавания, преследуют свои унаследованные цели.
Юнг всё-таки был психологом — видимо, именно поэтому он выражался столь витиевато. Биолог Дмитрий Шабанов сформулировал эту же мысль более научно и лаконично:
Инстинкты человека — это врождённая система мотивации поведения (ВСМП), а не фиксированные комплексы действий (ФКД)
Общим во всех определениях инстинкта, претендующих на научность, является существенная врождённость тех или иных его составных частей. Но если сторонники "механистического" понимания настаивают на необходимой врождённости от начала до конца (иначе это, дескать, не инстинкт), то сторонники инстинкта как мотивации полагают достаточным, чтобы врождённым было лишь "ядро": постановка самой задачи, а также типовые принципы её решения. А вот анализ исходной информации, а также конкретика движений в консумматорной (завершающей) стадии могут быть весьма вариабельны (хотя и тяготея при этом к типовым вариантам), в том числе — доформировываться в ходе обучения.
Резких границ в этом ряду (рефлексы-инстинкты-полурассудочное-рассудочное поведение) нет — есть плавно возрастающий объём работы по обработке информации, и соответственно — нарастающий объём энергозатрат на эту работу. Инстинкты — фактически лишь просто участок этой шкалы, с более или менее произвольными границами, определяемыми информационной сложностью.
Прошу прощения, что привел в обоснование какого-то Карла Юнга...олег307 писал(а) ↑ 12 окт 2021 19:56: Приводить Протопопова или Новосёлова какого в обсонование, в лучшем случае неприлично.
Однако, мне казалось, что в условиях, когда человечество лучше представляет себе, что происходит в недрах далеких звезд, нежели то, что происходит в мозгах человека или хотя бы в поведении животных и растений, заявлять о незыблемости неких определений в этой области - также неприлично. Примерно, как в попытках любителей рока поставить четкие границы между панком и глэмом, детом и думом, хардом и хард'н'хеви...
Уж тем более - не ожидал подобного от тебя.
Какие там четкие определения в биологии? Вчера классификация относила животное к енотам, сегодня - к медведям, завтра ему выделят отдельный род, послезавтра перенесут в другое семейство.
Еще хуже - в этологии и психологии. Позавчера Фрейд считался непререкаемым авторитетом, сегодня над ним смеются, но применяют его методы на практике...
С Праздником, товарищи!
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Гы, уже час дня, а на главной только про кольцо.Lizard писал(а) ↑ 07 ноя 2021 11:28: С Праздником, товарищи!
Может Блок ещё не все тексты про праздник перечитал, чтобы перепостить подходящий?
А серьезный ученый Дробыш отрицает материнские инстинкты и инстинкты младенца? Например крик и плач для обозначения проблемности своего положения. Решение матери покормить ребенка наверное тоже принимается на основе глубокого анализа при помощи коры головного мозга.
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 1 гость
