Далеко ли до берега?

Зимние прогулки по городу

***
Кружат голуби вдалеке, как комариный рой. И какой-то особый танец у них: с одного дома летят на другой и обратно, на мгновение зависая где-то посередине. Что ими движет, зачем они? Как будто бы по привычке быть голубиной почтой, передают послания крышам девятиэтажек. Пока мы стоим на перекрёстке на светофоре и коротаем ожидание, наблюдая за ними. Дорога почти пустая, а небо широкое, как зима.

Спрашиваешь, как человеку от тоски излечиться. Холод в груди, говоришь, или камень в горле. Только без птиц не сможешь, не сможешь, наверное. Смотришь на них, обо всё забываешь вовсе. О камне, о холоде, только следишь за движением боговой стаи, не знающей ничего теперь будто, кроме свободы.

— Голуби, кстати, узнают своё отражение в зеркале, и людей на фотографии тоже могут. Выделяют форму, размер, цвет — умные, в общем, — мой друг кивает в сторону неба. — Дело задумали, значит.

Эти секунды проходят быстро, но навсегда остаются. Что-то играли птицы на зимней небесной дудке.

***

В «Художественном салоне», спрятавшемся на Мира, на удивление людно: то один, то другой зайдёт да и выйдет с покупочкой. А говорят, искусство никому не нужно. Но всё-таки есть у него свой зритель, и в комнате, маленькой, как каморка, дышат большие краски — мазки широкие и крутые. А здесь — ювелирные, тонкие.

Такого Сарова я ещё не встречала: башня была, была улица и осенняя слякоть, и светились, звенели лимонные листья и лица прохожих. Но каким-то неведомым светом пронизаны лужи, и сливается небо, такое большое, с землёй. Я гуляю по чьим-то воспоминаниям — здесь был автор.

А у этого в сердце остался летний фасад дома, из-за которого видно тёплые купола. Пахнет как будто пылью, июльским зноем. Может быть, это я на велосипеде еду. И вижу такое непреходящее счастье. И солнце впечатано в белую стену дома.

Что ещё ты мне расскажешь, чужая память?

{"…Даже адрес потерял я, даже имя позабыл

И потом любил другую, ту, что горше всех любил.

А идешь — и капнет с крыши: дом и ниша у ворот,

Белый шар над круглой нишей, и читаешь: кто живет?

Есть особые ворота и особые дома,

Есть особая примета, точно молодость сама".}

(Арсений Тарковский)

Были ещё закоулки, вроде непримечательные. Для взгляда прохожего, бегущего по делам. Но чей-то остановился и там увидел то ли юность свою, то ли дом, забытый однажды. Может, кто-то там встретил кого-то и обещал остаться, только жизнь сложилась иначе и не срослось.

И случайно вспомнится то, о чём забывали, и зашепчет Тарковский из небывалых далей, как будто бы точно об этом написано было.

***

{"Неба всё больше, мало

суши осталось, тверди.

Жизнь наконец совпала

с тем, что коснётся смерти.

<…>

Медленный взгляд оттуда,

где умирают звуки,

где происходит чудо

прямо из этой муки".}

Так поэт Юрий Казарин пишет.

Из муки чудо происходит.

Что ещё: идёшь мимо лестницы, ведущей в овраг, откуда она здесь — странно. Октябрьский проспект гудит машинами, а она здесь совсем притаилась. Будто ёрзает и боится шума. Сколько ходила мимо, не замечала — а тут на неё вылилось солнце, сверкают худые металлические ручки. Внизу бурелом и, наверное, было болотце. Брёвна лежат, ветки спутались, а над всем этим луч летит и лучится. На меня, на лестницу эту, напрочь лишённую смысла. Так ей и быть, и блестеть, и никуда не вести.

Вот и ты, автор, проходишь дальше, туда, откуда вид красивее и дорога шире.

Прохожу, прохожу, здесь мне нравится больше: облокотиться о перила, взгляд упирается в храмы, горят купола, и волнуется неба река — далеко ли до берега? Берега нет.