Всем женщинам Сарова

Прислал Ёжик

Свежий зимний ветер, который редко, но с особым ожесточением заглядывает в этот город, принёс с собой откуда-то из глубин Белого моря пронзительный холод. Высоченные сосны, стеной окружающие Саров, не удержали бушующей стихии. Ещё вчера эти сосны были украшены снежными шапками, а сегодня по-разбойничьи свистели на все лады ветвями и иглами, нагоняя тревогу. Снег, перед этим валивший пушистыми хлопьями и, как уставший котёнок на диван, укладывавшийся на дороги, на крыши домов, на прохожих, сейчас несся косыми и колючими белыми молниями, пронизывающими всё и всех на своем пути. Эти молнии проникали в малейшую щель, будь то высокоподнятый воротник пальто, неплотно закрытая дверь автобуса или дверь деревянного двухэтажного дома на улице с гордым именем Проспект Октябрьский. Была обычная зимняя серость, та самая, при которой сложно определить, что сейчас -утро, день или вечер. Жизнь в городе шла своим чередом: монотонно сменяя один зимний день другим. Эта жизнь выталкивала утром людей на окоченевшие за ночь остановки, чтобы разбросать их автобусами по всему городу, и собирала вечером в свои квартиры. Эта жизнь, этот круговорот людей в городе у сосен чем-то напоминал круговорот военных караулов на КПП, охранявших Город. Дом-работа, дом-работа, сосны, снег, ветер, люди, Саров.

Все заняты делом, каждый своим: ветер качает сосны, сосны свистят и размахивают лапами, подгоняя снег, Саров от снега и ветра покорно ёжится тополями, клёнами и берёзами, заботливо обрезанными городскими озеленителями. Пытаясь восстановить гармонию на улицах города, успокоить непогоду и примирить ветер и сосны, по Музрукова и Силкина, по Мира и Московской, какая быстрее, какая медленней, проплывают машины, размахивая чёрными дворниками, будто укоряя непогоду. И только люди на улицах, вопреки здравому смыслу, с завидным упорством, ссутулившись от ветра и холода, все уходят и уходят из тепла и уюта на заиндевелые остановки, вглядываясь сквозь прищур, чтобы не наткнуться в этой непогоде друг на друга. Снег, ветер, люди, Саров. Город, маленьким замёрзшим пятнышком затерявшийся в снежном безбрежье.

В этом микромире только одно существо жило в благодушном безделье — восьмимесячный сын заместителя начальника отдела, который конструировал что-то, о чём не принято говорить в Сарове вслух. Он добросовестно чмокал у материнской груди, изредка хулиганя: прикусывая мамку новыми зубами, отменно спал, размахивал ручонками и славно агукал. Моргал длинными тёмно-каштановыми ресницами над карими глазами, и вообще вел праздное существование. Двадцатишестилетняя матушка, не потерявшая девичьей прелести и после родов, голубицей ворковала над ним, стремясь обеспечить всем необходимым, включая здоровый образ жизни. Мать есть мать, ей положено быть рядом, а отец в силу профессии был занят более серьезной задачей: обеспечивал вместе с остальными мужиками покой всей страны, той самой, в которой и родился этот благодушный оболтус восемь месяцев назад.

И надо же было этому случиться в тот самый день, когда муж должен был вернуться с Новой Земли, где он чего-то там монтировал; она уже научилась не задавать ненужных вопросов. Славно поев, «назло врагам, на радость маме», карапуз был уложен на родительскую кровать, где происходила обычно упаковка для последующей прогулки, а точнее послеобеденного сна. Как вы думаете, что может быть полезнее сна на свежем воздухе? Правильно, только длительный сон на свежем воздухе — простая истина. Верблюжье одеяло, отданное заботливой бабушкой, два магазинных, весь этот увесистый сверток в коляску, доставшуюся по наследству от племянницы, и на улицу под окна, спать-гулять. В любую погоду. Розовые щеки и завидный аппетит молодчика подтверждали эту простую истину. Так что с точки зрения заботы о здоровье карапуза сегодняшний день ничем не отличался от остальных. Укутавшись в мужнину фуфайку, накинув на голову мохеровый шарф и позвав Гарри — черного ризеншнауцера- настоящее имя которого было Гараж, молодая мама открыла дверь и вытолкнула коляску из прихожей в темноту подъезда, пропустив вперёд лохматого сторожа. Пять ступеней вниз, осторожно ощупывая каждую следующую ступеньку; вечно на площадке лампочка не горит. Потом навалилась плечом на входную дверь подъезда, на которой какой-то чудак написал чёрным фломастером: «Марина, я жду твоё фото» -и, немного переждав между порывами ветра, она покатила коляску к стене, к тому месту, где было окно кухни, благо ветер здесь дул не так яростно как у подъезда. «Гарик, ты уж посматривай за ним, — попросила она Гаража, — а то сегодня мамы в гости придут, а у меня не убрано, да и приготовить чего-нибудь надо». Гараж поднял на хозяйку умные глаза, слегка повернул чёрную лохматую морду, прислушиваясь к словам, и повилял купированным хвостом, что явно означало: «Иди, — мол, — не в первой». Прикрываясь от назойливого ветра поднятым воротником фуфайки, она убежала домой убраться и приготовить, а чего- она ещё не придумала. Привычная суета домашнего быта увлекла её. Правда, сегодня погода не разрешила приоткрыть форточку в спальной: ветер шалил с тягой и распахивал форточку настежь. «Ну, это не смертельно, — подумала молодая хозяйка, — и так проветрится, эх и ну, вот ведь завернуло!». С полочек и подоконников вытиралась не существующая пыль, протирался, и без того чистый, пол. Изредка она поглядывала в окно, выглядывая — не идут ли мамы и, следя за коляской, вокруг которой, вроде бы сам по себе, но останавливающийся и готовый к действию при приближении каждого прохожего, бегал контрастно-чёрный на белом снегу, Гараж. Что-то булькало в кастрюле, чистилась картошка, подсаливалась и перчилась вода. Мерно гудела в ванной домашняя стиральная машина, соперничая с завываниями бездомного бродяги ветра.

Ветер и снег не унимались, соперничая друг с другом в силе и замысловатости звуков и узоров, вычерчиваемых снежинками. Зимняя серость за окном стала темнее. Все домашние хлопоты были переделаны: ужин готов, маленькая квартирка убрана, пелёнки перестираны и развешены в зале. Она включила свет, бросила привычный взгляд на часы, которые муж ласково называл «ходики», скоро четыре, вот-вот должны подойти мамы. Как там первенец? В снежной круговерти она не увидела коляски. Может быть, блики лампочки мешают? Она выключила свет и припала к стеклу окна. Коляски не было. Гаража тоже. Сердце ёкнуло и затрепетало синицей в груди. Где?

Она кинулась в коридор, всунула ноги в валенки, накинула фуфайку, рванула дверь и, чуть не сбив с ног кого-то на площадке, пулей вылетела на улицу. Ветер наотмашь ударил по лицу. Снег тут же набился в волосы и холодными струйками стал стекать за шиворот. Сгибаясь под ветром, она подбежала к тому месту, где стояла коляска. Пусто!!! «Мужу, мужу что скажу?- пронзила её страшная мысль, — а где Гараж, почему не залаял?» Сердце в панике рвалось наружу и кровь стучала в виски Слезы отчаяния стояли в глазах, она уже не укрывалась от ветра и снега. Тело перестало слушаться, ноги сделались ватными, и она стояла только усилием воли. «Гараж! Гараж!" — крикнула она в пустоту и сама услыхала, как изменился и утробно задрожал её голос. Мысли закрутили головокружительную карусель в голове.

«Дочка, ты что кричишь? — услыхала она спокойный голос матери, в ту же секунду увидев и маму и счастливого, что про него, наконец-то вспомнили, Гаража, — а мы со свахой забрали внука, поднимаемся, только заходить, а тут ты из дверей…»

Не дослушав последних слов, она кинулась в подъезд. Открытая дверь квартиры освещала коляску, в которой, укутанный в одеяла, мерно посапывал её восьмимесячный сын. Розовые щеки и умиротворенное лицо являли собой образчик здорового образа жизни.

Ветер и снег, все никак не могли поделить между собой первенство, сосны сердито размахивали колючими лапами, Город зажигал огни в окнах и на столбах-невидимках. А она, хрупкая двадцатишестилетняя саровчанка, кормила грудью розовощекого бутуза, своего первенца, плакала от счастья и пела ему колыбельную. …тысячам женщин Сарова посвящается.