Память места

Высадилась где-то в центре, сказали, что Алексеевская. Дальше сама до Покровки и до отеля, через переулки, по которым вёл меня навигатор. Никогда не любила Нижний Новгород, но именно здесь проходила очередная писательская мастерская Ассоциации союзов писателей и издателей (АСПИ)

В Нижнем я чаще всего была на Московском вокзале — там, где останавливается саровский автобус, и откуда ты направляешься дальше. В основном, в Москву. На Московском вокзале странные люди: низкого роста, с выжженной от солнца кожей, с некрасивыми тюками. Переход пестрит граффити и пахнет мочой. Столовка в торговом центре Республика с красивым названием Food hall, не слишком радушная к посетителям.

Так я сидела там, вооружившись салатом и супом, а за соседним столом только что оттрапезничала пожилая пара. Пухлая администраторша подошла к ним и строго попросила освободить место.

— Но мы же только поели? — беспомощно возразила гостья.

— У нас большой поток людей, нужно есть и уходить, — приказала хозяйка.

Пара печально и тяжело поднялась с мест и поползла к выходу. Я оглянулась по сторонам с недоумением: свободных столов было более чем достаточно. Несколько посетителей стояли у кассы, но и они не смогли бы заполнить зал.

Пока я жевала, администраторша то и дело сновала между столами и контролировала тех, кто уже отодвинул тарелки. Быстро вцеплялась в посуду и направляла к выходу.

Мне раньше казалось, что клиента нужно беречь, ведь если нагрубить ему, то он не вернется. Но здесь другой закон. Они всё равно вернутся, потому что около вокзала другой столовки нет.

В этот раз мне удалось избежать близости с московским вокзалом. Всё, что было, было в центре: отель — на Покровке, литературные лекции и семинары — в Кремле.

Проезжая площадь Лядова, снова почувствовала, как тошнота прибывает к горлу: вопиющая серость, пыль, ямы. А ещё когда-то меня здесь встречал мальчик, в которого я была влюблена в 11 классе. Потом мы гуляли по Покровке —может, поэтому я не могу здесь быть?

— Меня тоже потряхивает, когда я проезжаю по Лядова, — рассказал мне потом Серёжа. Он здесь родился и живёт до сих пор, но некоторые места обходит стороной. — Там тяжело как-то… А ещё есть в городе такое место, я около него в детстве жил, с одной стороны высоченная стена, а с другой канава. Мрак, одним слово. Оказываешься там — и душно становится, мутить начинает. Хотя по той дороге быстрее к моей новой квартире добираться, но я специально объезжаю. И пусть дольше еду — иначе не могу. Есть в Нижнем такие места — тёмные.

И то ли это внешнее уродство мест, то ли их далёкая память о чём-то, то ли память проезжающих отзывается чем-то трудным — не поймёшь. Одно знаешь: здесь что-то плохое с тобой происходит, отсюда надо уйти.

В центре же всё иначе. Пыльные, витиеватые переулочки — перешейки, соединяющие крупные, цветущие улицы. Деревья, высаженные на площадях. Свет, брызги, колонны — домам и людям здесь хорошо. За Кремлём — Волга, большая, свежая. А на том берегу, а на том берегу — незабудки цветут…

Так раскинулась она, неподвластная никакой памяти, и рядом с ней и человек познаёт: всё проходит. К счастью.

***

В полночь в местечке под названием «Чёрный пруд» сгрудились молодые люди. Они снимали на телефон мужика в трусах, лазающего по фонтану. Он крутился и так, и эдак, а молодёжь хлопала и визжала от радости.

Я — в компании режиссёра нижегородского театра, писателя один, два, три, четыре, и ещё терпеливой жены четвертого писателя — сидела поодаль на скамеечке. Мы слушали с мобильника «Чижа».

— А не спеть ли мне песню… о любви…, — счастливо подпевали мы. На сегодня все семинары и лекции закончились. Остался — город и жизнь. И музыка, конечно. То тут, то там сновали компании. И хотя не все из них были в приличном состоянии, поведение у них было вполне приличное. Кроме мужика в трусах. Но и он не выходил за рамки своей шутовской роли в фонтане. ъ

— В Нижнем реально очень безопасно, — увидев, что я подозрительно оглядываюсь вокруг, заверил меня Вова. — Раньше тут всех менты гоняли, а теперь даже не приходят. И всё равно всё в порядке.

А у вас в Сарове можно вот так в полночь посидеть у фонтана и попеть Чижа?

— Вряд ли, — пожала я плечами.

— Сегодня слушаем нижегородских музыкантов! — торжественно перебил Дима.

Он включил Пиковского, я потребовала Дорофеева, в очередь поставили Вадима Демидова. Закрыв глаза, я проговаривала слоги, строчки, из которых складывались песни. Я видела дивные миры, в которых, как пел Никита Дорофеев,

«с нами говорили зола и пыль,

шептали сны, толковали руны…"

— Я по Дорофееву в нашем театре целый спектакль ставила. То есть, представляешь, весь спектакль звучали его песни, обожаю его, — восторженно сказала Мила.

Так мы и сидели на лавке среди суетящихся толп, в самом нутре городского шума, и пели нашу общую песню. Вот и скрасил человек место.

Может, и нас оно тоже запомнит. И навеет кому-то однажды «золу и пыль», или покажется вдруг прохожему, будто было на самом деле: «сорит бессонница звездопадом», и песнями, и стихами, которые мы здесь читали в одну из летних бессонных ночей.