«Как я болел ковидом»
Утащено с «Лепрозория».
В декабре прошлого года я заболел.
Через неделю выяснилось, что это коронавирус.
Потом были три месяца ада.
Более или менее в себя я пришел только в середине марта, когда уже мог нормально ходить, сносно дышать и поднимать что-то тяжелее пластиковой ложки.
Мне кажется, то, что случилось со мной, произошло (да и сейчас происходит) с тысячами других людей, просто одни не могут связно это описать, а другие — не хотят вспоминать.
Надеюсь, этот пост поможет кому-то справиться с поганой ковидлой и ее последствиями, а кого-то заставит, наконец, привиться. Далее — много букв инсайде.
(На иллюстрации — единственная фотография, которую я сделал в нашей палате за два месяца.)
Практически весь двадцатый год я провел на удаленке и никуда из дома не выходил. Мой лучший друг — начальник одной из крупнейших в городе частных служб «Скорой помощи», и служба эта часто помогает городским подстанциям. Когда началась эпидемия, он сразу сказал мне, что болячка очень непростая, лечению поддается с трудом и крайне желательно максимально соблюдать все меры предосторожности. Как и многие врачи, он работает не только в частной клинике — берет дежурства и в обычных городских больницах. Там он и заболел, ему даже ехать никуда не пришлось: еще вчера он был в этой больнице доктором, а сегодня стал пациентом. Сорок процентов поражения легких, среднее течение, три недели на койке. Врачи вообще переболели самыми первыми. Те, которые потом приезжали ко мне, хвастались, у кого сколько легких еще не восстановилось.
Так или иначе, но заболел я только в начале декабря. Просто в один из дней резко поднялась температура до 39 — и я как-то сразу понял, что это оно, хотя и кашля не было, и запахи чувствовал. Забавно, но мы в тот день как раз смотрели последнюю серию «Перевала Дятлова»: помню, как меня колотил озноб, а я думал — надо же, как круто сняли, прямо до костей пробирает! На следующий день вызвал врача из поликлиники и созвонился с Женей (тем самым другом-врачом). Платная медицина — великая вещь, и вот уже буквально через несколько часов приехали бравые парни на карете с красным крестом, всячески меня ощупали-прослушали, сказали, что пока не видят ничего страшного и начали капать дексаметазон. Взяли мазок и уехали. Вечером на почту пришел результат — оно.
Несмотря на плохие новости, чувствовал я себя нормально. После дексы спала температура, появилась даже некоторая бодрость (до этого пару дней ходил как в тумане). Сделал КТ, которая показала двустороннюю пневмонию с поражением 12% легких. Женя сказал, что это очень даже неплохо и скоро все должно закончиться. Я его словам очень обрадовался, потому что все это время рядом была жена, и мне не хотелось ее заразить. На всякий случай она тоже сдала мазок — отрицательно.
Но уже на следующий день началась какая-то херня. Температура стабильно держалась в районе 37,5 и практически ничем не сбивалась, постепенно стала нарастать одышка, появилась тахикардия. Постоянно хотелось спать. Врачи приезжали каждый день и ставили свои волшебные коктейли, но особого эффекта я от них не чувствовал. КТ я сделал в четверг, хуже мне стало в пятницу, к воскресенью не полегчало. Сатурация упала до 96. В ночь с воскресенья на понедельник температура опять поднялась до 38,5, и с утра меня повезли на второе КТ. Выяснилось, что поражение легких достигло уже 27%, и меня срочно повезли в больничку. Там оперативно определили в палату, воткнули димедрол с анальгином и приказали спать (дело было уже вечером). Ну спать так спать, долго уговаривать не пришлось.
Пару слов о больнице. Это был срочным порядком созданный госпиталь на базе областной клинической больницы, несколько этажей которой переоборудовали под ковидный стационар. Все как в телевизоре: красная зона, замотанные в несколько слоев врачи — полное ощущение чумного квартала. Очень много пациентов, но мест всем хватало (и я позже узнал, почему). Основная масса — мужики от 30 до 60. Ничего плохого про санитарное состояние и общее оснащение я сказать не могу, все было вполне приемлемо. Кормили четыре раза в день, причем кормили неплохо. Можно было получать передачи, причем разрешалось практически все, кроме совсем уж скоропортящихся продуктов, сигарет и алкоголя. Короче говоря — гнетущая атмосфера, но в целом неплохо.
Что обрадовало — почти все в палате разговаривали, ходили, ели вкусную домашнюю еду (значит, передачи можно!). Когда я сидел в приемном отделении, с улицы занесли какого-то деда на каталке в абсолютно коматозном состоянии — тогда я несколько напрягся, но все еще считал, что мой случай гораздо проще и до такого всяко не дойдет. Просто знакомый врач, просто помог с больницей, другие вообще лежат по квартирам — короче, отлежусь недельку под присмотром врачей и пойду дальше в новую плейстейшн играть. Так что общая обстановка в палате меня даже приободрила. Единственное, что напрягало — туман в голове не проходил, а становился все гуще. Из дома я взял с собой книжку, но от одной мысли о чтении становилось больно. Даже телефон в руки брать не хотелось, какая уж там книжка.
Первую ночь в больнице меня корежило так, что я спал какими-то пулеметными очередями: пять минут сплю — пять минут дышу как после километровой пробежки. Страшно знобило. Спал в рубашке с длинными рукавами (дело было зимой, а одеяла почти не согревали), и в полшестого утра, когда пришли измерять температуру, рубашка промокла насквозь. За ночь температура не спала. Стало еще тяжелее дышать. Когда чуть позже пришли мерять сатурацию, результат мне не сказали — но уже через десять минут перевели в другую палату и положили под кислород. В палате стояли три койки, две тумбочки, стул и стол. На стене висели два кислородных «стакана», от каждого к кровати шла пластиковая трубка с маской. Мне выдали такую же, через штуцер подключили к одному из стаканов и сказали дышать. К тому моменту я вообще ничего не соображал. Анализы оказались плохими, а сатурация без маски — 84. Ну то есть очень, очень х**вая сатурация. Температура держалась. Когда на следующее утро мне сделали еще одну КТ, оказалось, что поражение легких составляет уже 60 процентов. После этого в палату зашел веселый чувак, сказал мне, что он реаниматолог, велел сходить в туалет и раздеться догола. Одновременно меня заставили сдать все вещи, составить их опись и подписать. А потом я лег на каталку, меня накрыли белой простыней и покатили в реанимацию.
Отдельно стоит сказать вот о чем: если вы решили госпитализироваться с ковидом в Омске в конце две тысячи двадцатого года — будьте готовы к тому, что все лекарства вам придется искать и добывать самому (про другие города и даты сказать ничего не могу, поэтому обобщать не буду). Первое, что я услышал в больнице от лечащих врачей — «вам нужен дексаметазон, звоните, пусть завтра привозят». Это касалось в принципе всего, что сложнее эликвиса (антикоагулянт такой). Мои знакомые метались по всему городу, разыскивая этот дексаметазон, и его было действительно очень сложно найти — слишком много болело и слишком многим он точно так же был нужен. Перед самым путешествием в реанимацию мне вкололи (как я потом узнал) олокизумаб — иммуномодулятор стоимостью в 50 тысяч рублей за одну ампулу. Оказалось, что Женя (лучший друг, начальник «Скорой помощи», помните?) все это время был в контакте с лечащими врачами, и в какой-то момент они сказали ему, что у меня развивается тот самый цитокиновый шторм и на обычное лечение я не реагирую. Женя связался с моим работодателем и совместно они нашли, купили и привезли мне в больницу и этот препарат, и две упаковки «клексана» (прямой антикоагулянт), и еще всякое по мелочи. Как потом говорили мне доктора, если бы не этот укол — вполне вероятно, что из больницы бы я уже не вышел.
В реанимационной палате не было окон — это первое, что мне бросилось в глаза. В принципе, больше о ней мне сказать нечего: во-первых, почти все время я пролежал там без очков (а зрение у меня -8), во-вторых — лежал я все это время на животе. За этим следили строго и буквально не давали шевелиться, поэтому реанимацию я помню в основном по звукам. В меня сразу же воткнули какой-то усиленный кислород, в руку поставили катетер-бабочку, на палец нацепили какую-то штуку, подключенную к монитору. Монитор постоянно пищал и показывал значения пульса и сатурации. Цифры я мог разглядеть только в том случае, когда сильно выворачивал голову налево, и то очень расплывчато, так что довольно скоро перестал это делать. Раз в несколько часов ко мне подходили врачи, брали анализы, ставили системы, что-то спрашивали. На следующий день я как-то внезапно понял, что все очень серьезно. Во-первых, я слушал, что происходит вокруг (врачи не стесняясь обсуждали моих соседей по палате, и то, что они говорили — и как они говорили — меня просто ошарашило; я оказался в предсмертном предбаннике, и шансов оттуда выйти у меня было ничуть не больше чем у остальных). Во-вторых, моей ближайшей соседкой была безумная (в прямом смысле) женщина необъятных размеров с шизофазией. Она все время говорила, даже когда ее переворачивали с бока на бок или на спину. Я не знаю, приходилось ли вам находиться целую неделю бок о бок с психически нездоровым человеком, но меня этот опыт травмировал неслабо — учитывая тот факт, что (в-третьих) я стал замечать беды с башкой и у себя.
О, беды с башкой! Если бы я знал, что это только начало. Но в тот момент я еще мог мыслить критически и отмечать всякие странности: бегущие узоры на наволочке, резкие провалы в памяти, странное течение времени (день мог тянуться бесконечно, а мог схлапываться за несколько часов), внезапные приступы самого настоящего животного отупения, когда не можешь в уме сложить два и два или пытаешься вспомнить, каким столовым прибором едят суп — ложкой или вилкой. Вместе с этим пришли слабость и апатия, причем в абсолютной степени: я и не мог поднять руку, и не хотел. И наоборот — периодически случались взрывы бодрости и хорошего настроения, я, например, мог час лыбиться в пустую стену с прилепленной выпиской из истории болезни. Тогда же впервые я ощутил острую зависть к санитаркам, обсуждающим свои повседневные проблемы: дочка в школе получила трояк, заплатила кредит, собирались в выходные с мужем в Тюмень, но придется работать (позже это превратится в настоящую иде-фикс). А еще в реанимации я узнал, что моя жена тоже заболела, тоже тяжело и ее тоже положили в больницу. В ту же самую, на одном этаже со мной.
В реанимации я провел неделю, которую помню весьма смутно — но хорошо помню свою радость, когда сказали, что меня переводят в общую палату. Значит, все хорошо! Радость быстро прошла, когда меня переложили на каталку и повезли по длинным коридорам. Я с ужасом понял, что без кислородной маски практически не могу дышать. Это ощущение не описать словами. Наиболее близкая аналогия, которую я могу придумать — представьте, что у вас очень сильно заложен нос, но вы не можете высморкаться. Вместо ноздрей у вас тоненькая дырочка, через которую воздух проходит с невероятным трудом — и то если вы вдыхаете изо всех сил, и каждого вдоха едва хватает, чтобы сделать следующий. Ты просто не можешь думать ни о чем другом, а мозг поначалу вообще отказывается понимать, что происходит. Ты пытаешься дышать и ртом, и носом, но складывается такое ощущение, будто воздух подменили: вроде и вдохнул что-то, но толку ноль. Хуже всего, что в какой-то момент понимаешь — ты не можешь сделать нормальный глубокий вдох, грудь будто стянули стальными обручами, и вот тут приходит паника. Кажется, будто вот-вот потеряешь сознание, дико пульсирует (и одновременно кружится) голова, каждое движение приносит тягучую боль — и это я просто на каталке лежу. Короче, когда меня привезли в палату, я первым делом схватил кислородную маску и чуть ли не нырнул в нее с головой. Боже, как это было хорошо.
Мы пообщались с женой — ей было чуть лучше чем мне. Она приходила ко мне в палату, приносила чай и вкусняшки, всячески подбадривала и звала домой. Я старался бодриться, но чувствовал себя так херово, как не чувствовал никогда в жизни. Без маски дышать не мог вообще, сил хватало только на то, чтобы сесть и взять что-то двумя руками. Путешествие в туалет (а в нашей палате был туалет) казалось экспедицией на другую планету с осложненным приземлением. После каждой такой экспедиции я ждал по пять минут, чтобы встать с унитаза — набирался сил и храбрости. Пару раз падал по стенке со спущенными штанами. Самое плохое, что слабость только усиливалась, и с каждым днем ходить становилось лишь тяжелей. Вопреки моим ожиданиям, общее состояние ухудшалось — в то время как анализы, по словам врачей, становились только лучше. С головой творились жуткие вещи — ни читать, ни слушать музыку, ни тупить в телефоне я не мог, мозг просто отказывался работать, как перегоревшая лампочка. Поддержать простой разговор? Построить элементарную логическую связь? Ха-ха. Максимум, на что я был способен — по нескольку раз повторять вслух какие-то очевидные штуки: снег пошел. Скоро придут системы ставить. Ночью холодно было.
Весь мысленный процесс сконцентрировался на тех нескольких вещах, которые находились вокруг моей койки: кислородная маска, зарядка от телефона, подушка. Я мог полчаса регулировать резинку на маске, потом вспоминать, регулировал я ее или нет, и регулировать ее снова. Как-то раз ночью к нам в палату зашли три красивые медсестры, осмотрели меня и сказали: слушай, у тебя же нормально уже все, зачем тебе этот вазокан (катетер-бабочка в руке), снимай его нафиг! Хорошо, что я проснулся до того, как успел его выдернуть. Реальность и глюки окончательно сплелись в единое целое: я уверял врачей, что разговаривал с ними вот минуту назад (на самом деле нет), не узнавал свое лицо в зеркале, писал другу СМС, чтобы он позвонил своим знакомым в Москве и перевез меня в госпиталь Бурденко. С такой поплывшей кукухой неудивительно, что в какой-то момент я решил, что мне п**дец, поэтому новость о том, что через день меня вместе с женой выписывают, стала для меня настоящим шоком. Но все оказалось очень просто: из ковидного госпиталя выписывают после первого отрицательного теста на ковид (и если температура нормальная). Собственно поэтому и места в нем есть всегда.
О том, что ковид сильно бьет по психике, слышали многие — но немногие осознают, насколько силен этот удар. Как-то раз вечером к нам на этаж привезли мужика. Он весь звал медсестер, жаловался на плохое самочувствие, задыхался, кричал… а потом исчез из палаты. Ночью пришли мерять температуру, а его нет. Стали искать. Выяснилось, что чуваку стало настолько плохо, что он решил выпрыгнуть из окна. Но он, разумеется, был не первым таким желающим, поэтому все ручки с окон на этаже были сняты, а сами окна забиты гвоздями (да, палаты не проветривались). Мы лежали на девятом, последнем этаже, так что он поперся на чердак — в декабре. Несколько часов он шарился по чердаку в поисках выхода на крышу, пока его не разбил инсульт. Там, на чердаке, его утром и нашли — парализованного, но живого. Увезли в реанимацию, что с ним было дальше — не знаю. Такие истории происходили постоянно: другой чувак, до этого вполне адекватный, случайно разбил градусник во время ежеутреннего замера температуры, аккуратно собрал осколки и ртуть в ладошку и, хихикая, понес все это на пост. Третий каждое утро жаловался на то, что ночью у него болели ноги, и каждый вечер наматывал круги по коридору — каждое утро, каждый вечер. Башню рвало у всех — у кого-то меньше, у кого-то больше — но ощущение, что находишься в психушке, было очень четким.
Нас с женой выписали тридцать первого декабря. Я плохо помню тот день, урывками. Помню, как поднимался на пятый этаж, словно на Эверест (ушло два кислородных баллона). Помню, как кот от меня шарахался. Помню, как смотрели по телевизору что-то новогоднее. Помню, как засунул себе в нос трубки кислородного концентратора. Мне было прям жесть как хреново — я задыхался, не мог ходить и нормально говорить, голова просто отключалась. На следующий день стало еще хуже, к вечеру заколбасило так, что опять пришлось вызывать скорую. Ночью меня снова увезли в больницу. Ту же самую.
И вот тут меня накрыло по полной. Это был абсолютный, бескомпромиссный п**дец. Я был уверен, что умру. Это была не уверенность даже, а какое-то абсолютное знание. Я прислушивался к каждой своей клетке, и каждая клетка отвечала мне — да, чувак, ты умрешь. У тебя не работают легкие. Ты настолько слаб, что не можешь держать в руке пластиковую ложку. У тебя отказывают мозги. И все это останется с тобой — через две недели тебя выпишут, и ты будешь медленно подыхать, с каждым днем ты все больше станешь походить на овощ, пока не превратишься в дряхлую кучу костей, которую кормят с ложечки.
Кроме этого непроходящего психоза были и объективно неприятные штуки. У меня постоянно держался пульс в сто двадцать ударов в минуту. Я вообще перестал спать. От постоянных уколов мне разворотило вены, локтевые сгибы превратились в незаживающие раны — перевязывать мне их отказывались, обрабатывать предложили самому. На ногах, пальцах рук и лице появился грибок. То ли от общего санитарного состояния больницы, то ли из-за собственной неаккуратности я схватил инфекцию мочеполовых путей. У меня стали неметь ноги и стремительно портиться зубы. У меня перестала перевариваться пища — буквально, в унитаз падали ровно те кусочки, которые я съедал несколькими часами ранее. Каждый день вылезала какая-нибудь новая дрянь, вроде резкого скачка сахара в крови или частичной потери зрения. Но хуже всего было то, что я на сто процентов убедил себя в том, что все еще являюсь носителем ковида. Меня выписали тридцать первого декабря, тест на ковид тогда был отрицательным. Снова положили в больницу второго января, в приемном отделении сделали новый тест, и он дал положительный результат. Вывод? Первый тест был ложным. Я все еще болен. Несмотря на лечение, вирус никуда не делся.
Весь этот эмоционально-информационный коктейль привел к следующему результату: я решил, что не имею права возвращаться домой к жене. Если я вернусь — то снова заражу ее ковидом, а в нагрузку еще грибком и инфекциями. Ее ослабленный организм этого не перенесет, и она погибнет. Выход один: покончить с собой. В этот раз о выписке меня предупредили за несколько дней, и все эти несколько дней я ходил и обдумывал, как лучше выпилиться. Феназепам? Столько у меня его нет. Уйти в другое отделение и выпрыгнуть из окна? Так я по палате-то еле хожу. О, идея! У меня же пульс высокий! Буду как можно быстрее ходить по коридору, пока сердце не остановится! Да, я действительно ковылял по коридору в надежде, что вот-вот упаду замертво. Еще я нашел открытую щитовую (увы, оголенных токоведущих частей там не нашлось), утыкался лицом в подушку и даже пытался задерживать дыхание, чтобы отрубиться. Всякий раз засыпая, я представлял себе: вот бы завтра просто не проснуться! Короче, я был настроен серьезно, вы понимаете.
День второй выписки я помню очень хорошо. До самого последнего момента я прорабатывал в голове варианты откинуться — и когда жена приехала меня забирать, а я все еще был жив, пришла такая паника, какой я в жизни не испытывал. Я ощущал себя ходячим трупом, биологической бомбой, последним говнюком и безвольной сволочью одновременно. Я сложил все вещи в два пакета, сам дотащил их до машины и положил в багажник. Я не разрешал жене дотрагиваться ни до чего, что было со мной в палате (включая меня самого). Когда мы дошли до порога нашей квартиры, она орала на меня и заталкивала в квартиру волоком, а я упирался и говорил, что не хочу ее убивать. Она буквально насильно раздела меня и засунула в ванну — благо, это было несложно: к моменту второй выписки я весил 53 килограмма. Она терла меня мочалкой, а я прикидывал, получиться ли у меня утром незаметно выйти из квартиры, уехать на Иртыш и утопиться в какой-нибудь полынье.
На самом деле первый месяц дома был еще хуже, чем время, проведенное в больнице. Жена не отходила от меня не на шаг, а я каждую секунду в голове или умирал сам, или убивал ее (не буквально, а заражая грибками, инфекциями
Первые поездки по врачам показали, что грибка у меня нет (разумеется, я этому не поверил), зато есть проблемы с желудком, печенью, мочеполовой системой, кровью и селезенкой, плюс — общий воспалительный процесс неясной этимологии (а этому я поверил с радостью). Мне было трудно дышать. В башке происходило такое, о чем и вспоминать-то страшно. И все это длилось, длилось, длилось (а кое-что длится и до сих пор)… не представляю, как жена все это вынесла. Вспоминая себя тогдашнего, я удивляюсь, как она не убила меня сама — я был абсолютно неадекватен, беспомощен и непроходимо туп.
Острая фаза кончилась внезапно. Буквально в один из дней я проснулся другим человеком. Вот еще вчера я под лупой осматривал свои пальцы, пытаясь определить вид поселившегося на них грибка — а сегодня мне это абсолютно безразлично, почему бы ютубчик не глянуть? Я вдруг ощутил в себе жизненные силы (ощущение, которого я не испытывал очень давно), здоровый аппетит и желание снова пойти в спортзал. Я начал общаться с коллегами по работе, выполнять какие-то мелкие поручения, даже в магазин пару раз сходил. Будто кто-то рубильником щелкнул. С тех пор с каждым днем мне становилось все лучше. Чем больше я ходил, что-то делал, вообще шевелился — тем лучше себя чувствовал. И дело даже не в физическом состоянии (хотя и это тоже), начал рассеиваться этот чудовищный туман в голове. Сейчас я смотрю на человека, которым был с декабря по февраль, и воспринимаю его как абсолютного чужака. Я его не знаю и знать не хочу. Это был не я. Слава богу, эта тварь из меня ушла.
Сейчас июнь, а значит, с момента болезни прошло почти полгода. Не то чтобы я окончательно поправился — думаю, это уже невозможно — но те зимние дни вспоминаю с содроганием. Мне почти сорок лет, за эти годы я никогда в жизни так не болел. Никаких хронических заболеваний у меня нет, сезонными гриппами и простудами вообще не болею, никаких лекарств не принимаю. Напротив — всегда считал себя вполне здоровым и ни на что не жаловался. Занимаюсь спортом, не пью, не курю. Да и с головой все вполне ок — и до ковида было, и сейчас.
Это было похоже… не знаю, будто кто-то воткнул в меня два шампура — один в грудь, другой в голову — и три месяца медленно их вращал. Я никогда не чувствовал такой опустошенности, такого отчаяния и такой обреченности. Я никогда не чувствовал этого жуткого ощущения, будто кто-то неумолимо вытягивает из тебя жизнь, и я счастлив, что мне удалось это преодолеть. Я безумно благодарен всем, кто мне в этом помог — жене, сестре, родственникам, друзьям и коллегам, врачам и медсестрам, соседям по палате и случайным прохожим под окнами больницы (иногда я смотрел на них и представлял себе, что я — это они, и проживал в голове их сегодняшний день). Я умоляю всех, кто дочитал до этого места — поверьте, вам не захочется это пережить, поставьте гребаную прививку, если еще не. Это действительно страшная херня, которая перемелет вас в труху и не поперхнется. Подумайте о себе и тех, кто вам дорог. Пожалуйста, не болейте.
35
5
dsnjrnj