Зима всё оправдает

Нелюбимый шкаф набит пухлым и тяжёлым: одеждой, обувью, временем. Неприятно скрипит, когда открываешь — будто это дверь в потусторонний мир, в память о ноябре и ледяных ладонях. У меня даже в перчатках руки мёрзнут. А в варежках потеют. Что делать — чёрт его знает.

Во вторник ехала на работу на велосипеде под дождём и думала: кончается велосипедная пора. Ветрено, мокро, холодно. А в длинном пуховике на сиденье и не забраться. Мой верный металлический конь протестует против неуклюжей меня, против листьев, путающихся в колёсных спицах, и луж, прикрывающих дорожные ямы. А убрать его, прижать к тусклой гаражной стене — значит признаться: тепло прошло окончательно.

Выхожу из здания и вытираю шапкой сиденье, мокрое, в жирных дождевых каплях. Пара подвыпивших дядек игриво предлагает вытереть его своими куртками. А ещё — просят прокатить их на раме. Промозглая улочка дрожит от мужского хихиканья и стеклянного звона в пакете.

Вот и Афанасию Фету осень не по душе:

***

Непогода — осень — куришь,

Куришь — все как будто мало.

Хоть читал бы — только чтенье

Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,

И болтают нестерпимо

На стене часы стенные

Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,

И у жаркого камина

Лезет в голову больную

Всё такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом

Остывающего чаю,

Слава богу, понемногу,

Будто вечер, засыпаю…

Наверное, самое лучшее, что я могу придумать сейчас про осень, так это то, что она — тревожное ожидание зимы. Зима её оправдает и вычистит. Наполнит город своим сверкающим от морозного солнца смыслом. Прикроет горечь обнажённых чёрных веток белыми одёжками.

Дочка ждёт и радуется: «Выпадет снег, и достанем санки!» Разляжется в них, пока я, утопая валенками в сугробах, буду прокладывать нам путь до детского сада. Ещё чуть-чуть — и радостный выдох, когда заходишь в муниципальный коридор, наполненный эхом и запахом гречневой каши; волны тепла бросаются в лицо. Пробежишь мимо зеркала — щёки пунцовые, хотя я обычно бледная. Вот оно — маленькое счастье момента.

— Да, зима — это самое русское время года, — улыбается Илья, шагая рядом и надевая перчатки. Ксюша кивает:

— И я люблю зиму. Особенно первый снег. Он всегда приходит неожиданно и вовремя: сидишь на работе, посматриваешь в окно, а там всё привычно: голые деревья, блеклый асфальт, серый воздух. Сам не понимаешь отчего, но в определенный момент начинаешь ждать чего-то. И вдруг, когда глаза в очередной раз устремляются в пыльное оконное стекло, ты видишь снег! Первый, белый, чистый, легкий! И радуешься, как ребёнок.

Первый снег уносит меня в детство. Старый дворик, где было полно детей. И я среди них. Лучшим зимним развлечением для нас была лепка снежных пещер и лабиринтов — на это могли уйти недели стараний. Мы учились созидать, работать в команде. Домой забегали только в исключительном случае — вся жизнь проходила на улице, на свежем воздухе. И время шло как-то размеренно, не ускользало из рук, каждая минута проживалась полностью.

Когда становишься взрослым, минуты бегут быстрее. И если весна — это время для возрождения, то зима создана для глубокого осмысливания того, что происходит вокруг и в тебе самом…

А я вспоминаю зимний стадион «Икар», посередине которого — огромная ёлка, перемотанная гирляндой. Шорох коньков и попса, разносящаяся над нами. Мы едем, держимся за руки. Пытаюсь успеть, семеню, говорю быстро, захлёбываясь… И теперь уже кажется — иду не по осени, и это не листья хрустят под ногами, а будто бы тот свежезалитый лёд, и будущее, по которому мне скользить, оставляя за собой шершавые следы коньковых лезвий.